— Вставай, душа моя. А то моя фанатичная родственница устроит нам инквизицию за опоздание...
... Перед входом в монастырь, едва тетушка свернула в часовню, что бы купить платки и свечи, я настойчиво потянул Ольгу вперед:
— Пойдем, она нас догонит. На улице холодно, это все-таки не Бразилия...
И едва мы сделали шаг за порог храма, как на девушку налетели две гарпии, затянутые в черное с головы до пят так, что светились лишь налитые злобой глаза:
— Да как же тебе не стыдно?! В мужской монастырь?! В штанах?! Простоволосая?! Да где совесть-то твоя?! Что позволяешь себе, нехристь?!
Ольга на минуту опешила, потом, покраснев, попятилась из храма. Благодарно улыбнувшись возмущенным паломницам, я последовал за ней. К нам, сверкая зелеными глазами, уже бежала почувствовавшая неладное тетушка. Мельком взглянув на Ольгу, она, ни слова не говоря, скрылась за дверью.
— Средневековье, — вздохнул я. — Хотя нет... Вон, смотри — прогресс и сюда добрался...
Из сверкающего хромом и никелем "Джипа" неспешно вылезал дородный батюшка.
— Это ж, скольким нищим можно было помочь, — грустно сказал я. — А сколько денег на приюты пожертвовать... Нет, все же сейчас, что мирская жизнь, что монастырская — один бес...
Из храма появилась тетушка. Уголок рта у нее нервно подергивался.
— Мыши! — словно от зубной боли скривилась она.
— Что?
— Мыши, говорю! Не обижайся на них, Ольга. В храм многие заходят. И воробьи залетают, и мыши забегают. Беды в этом нет. Беда, когда мышь, обглодав оклад, возомнит себя христианкой. Церковь всегда притягивала к себе душевнобольных и кликуш. Просто не обращай на них внимания…
— А это? — кивнул я на "Джип".
— И тут всякое встречается, — парировала она. — И число этого "всякого" со времен апостолов — каноническое: каждый двенадцатый. Но если батюшка — дурак, это еще не значит, что Бога нет.
— Но я, все же, сегодня, пожалуй, туда не пойду, — тихо сказала Ольга. — И настроения нет, и... В общем, просто не хочется…
— Что ж, дело твое… Возвращаемся…
Пропустив Ольгу вперед, пристально посмотрела на меня:
— Твоя работа?
— Паломницы из глухой деревеньки приехали, а "Джип" батюшке добрый прихожанин подарил, — пожал я плечами. — Я здесь при чем? Монастырь накрылся, сейчас у меня в плане — ресторан на корабле, и Виктюк в театре. Не желаешь Виктюка? Жаль. Тогда — до следующих встреч...
Я вновь сидел перед камином и смотрел в огонь. Вновь и вновь языки пламени сплетались в ее золотистые косы, вновь и вновь, в огненном мерцании видел я блеск ее глаз.
— Алена, — прошептал я. — Аленушка...
— Что? — не расслышав, переспросила Ольга.
— Так... Ничего... Просто огонь...
Она подошла ко мне и обняла за плечи.
— Что это за медальон? Ты никогда мне про него не говорил, а держишь его в руках постоянно...
— К нам это не относиться, — отрезал я.
— Но мы с тобой...
— Послушай, душа моя... Я тебя предупреждал, что я — одиночка. Мы вместе, пока нам хорошо. Не стоит давить на меня. Я чувствую от этого дискомфорт. И не надо пытаться сделать наше прошлое — общим.
— У тебя плохое настроение? Или я чем-то тебя обидела?
— Просто у каждого в душе есть уголок, который принадлежит только ему. Мы же не гермафродиты, что б быть единым целым.
— Но, когда любят...
— Мы с тобой договаривались не говорить о любви — помнишь?
— Да, — тихо сказала она.
— Тогда давай не будем рушить то, что весьма неплохо, ради неизвестно чего…
— Как скажешь...
— Вот и отлично. Тогда, в честь окончания легкой размолвки...
Я встал и, подняв ее на руки, понес в спальню. Она прижалась ко мне, счастливая. Мне было жаль ее... Действительно жаль… Но медальон жег мою грудь пламенем далекого огня...
Сон 795
…Гетман с тоской посмотрел в затянутое тучами небо и покачал головой:
— Как же вы упрямы, ясновельможная пани!
— Я вам не "пани", гетман, а царица московская! — тут же вспылила девушка.
— Простите, Ваше Величество, — не стал обострять конфликт гетман. — Дело не в этом…
— Именно в этом! — и без того тонкие губы Марианны были плотно сжат, подбородок вздернут, глаза пылали негодованием.
Гетман понимал, что его надежды на благополучный исход беседы безнадежны: девочка упряма, и тщеславна, как ее отец ее отец.
Власть кружила и куда более крепкие головы, а здесь — совсем еще ребенок, глупышка, одержимая честолюбием и искушенная придворными льстецами… Ах, если б только льстецами! На эту девочку делали ставки и коль Речи Посполитой, и московские бояре и сам римский папа. Ей не казалось: вокруг не сейчас и впрямь крутился весь мир. Но малышка выросла дали от блистательных дворов и совсем не понимала, что такое "придворные интриги" и ем они могут обернуться…
— Простите меня, Ваше Величество, — терпеливо повторил гетман. — Я — старый воин и светский этикет — не моя сильная сторона… Не обижайтесь на старика….
— Хорошо, — проявила снисхождение Марианна. — Но мне неприятен этот разговор. Не могли бы вы скорее изложить суть дела?
— Вы обещали терпеливо выслушать меня, — напомнил гетман. — Я боюсь, что вас ввели в заблужденье… Вернее, утаили от вас значительную часть информации. А ведь вам, как царице московской, просто необходимо знать ВСЮ правду. Править можно, лишь имея точное представление о людях и событиях. Не так ли?
— Продолжайте, — в ее голосе появилось чуть больше заинтересованности: тонкая лесть гетман легко нашла свою цель со властолюбивой душе.
— После смерти Ивана Грозного, правителем при его малолетнем сыне остался Борис Годунов, а по смерти и этого отрока, он и вовсе стал царем..
— Вы собираетесь учить меня истории? Я все это помню.
— Я хочу открыть вам некоторые тайны, но для этого я должен увязать все повествование… Если не желаете…
— Нет, отчего же… Тайны я люблю.
— До вас, разумеется, доходили слухи о причастности Годунова к смерти малолетнего царевича Дмитрия…
— Дмитрий жив. И он — мой муж!
— Я говорю о слухах, — поморщился гетман.- Только о слухах. Но эти слухи — только одна из версий. Многие знатные боярские роды стремились получить право на трон после прекращения династии рюриковичей. И одной из самый сильных партий был род Романовых. К счастью, Годунов быстро разогнал всех "претендентов" по монастырям и ссылкам, иначе проблемы на Руси начались бы куда раньше. Главного "заводилу" Романовых — бабника, щеголя и кутилу он заставил постричься в монахи под именем Филорета… Годунову просто не повезло. Его реформы, его правление и его замыслы были куда более эффективными, чем даже при аре Иване. Но невиданный голод породил в народе недовольство. Еще бы: в одой только Москве умерло более ста тысяч человек… Тогда-то и появился у порога вашего батюшки, чудесным образом спасенный царевич Дмитрий… Да еще с серебряным крестом, усыпанным драгоценными камнями — знаменитым подарком своего отца…
