Левую руку Тутайна соединили подобием наручников с моей правой — руки были как две сестры, по-настоящему преданные друг другу. Потом между нами соорудили стойку с зажимами, его правую и мою левую руку тоже соединили, и эту вторую пару близнецов подвесили к стойке. На правое плечо нам наложили резиновый жгут. А над нашим сердцем укрепили выслушивающий аппарат.
— Я сделаю вам маленькую местную анестезию, — сказал доктор Бостром.
Он был мастером наркотических, эйфорических, фантастических, онирических, гипнотических и возбуждающих средств. Владел ампулами, содержимое которых меняет души. Он щедро делился этими волшебными силами. В чем мы уже убедились. Медсестра протерла нам спиртом предплечья; игла одного шприца четырежды вошла под кожу четырех рук. Потом врач именно в этих четырех местах, сделав маленькие надрезы, вскрыл мышечную ткань, нашел локтевые вены и вставил в каждую по тонкой канюле. Канюли, по две, были присоединены к с трубкам с трехходовыми кранами, а каждый кран — к стеклянному насосу. Один из этих насосов обслуживал сам доктор Бостром, другой был доверен его молодому ассистенту.
— Так, — сказал главный экспериментатор и потянул вверх поршень насоса, — теперь мы докажем существование нового вида родства.
Молодой человек, неотрывно смотревший на руки доктора, повторил его движения, и я увидел, как две стеклянные колбы наполняются кровью. Моей кровью, кровью Тутайна.
— Так, — повторил доктор Бостром, когда обе колбы наполнились. — Пятьсот кубических сантиметров. — Он повернул кран, молодой человек тоже повернул свой кран. Оба теперь вжали поршни насосов внутрь, и кровь исчезла из колб. Моя исчезла в теле Тутайна, его — в моем.
Процедуру тотчас повторили.
— Тысяча кубиков, — сказала медсестра.
— Еще раз, — сказал доктор Бостром.
— Тысяча пятьсот, — сказала сестра.
Я увидел, что в руке у нее карандаш и что она записывает это число.
— Теперь мы должны быть готовы ко всяким неожиданностям, — сказал доктор Бостром со сладострастной живостью.
— Мы чувствуем себя превосходно, — откликнулся за нас обоих Тутайн.
Доктор, казалось, не услышал этого замечания. Он лишь решительно сказал:
— Еще раз! Я провожу свои эксперименты основательно, а не абы как.
— Две тысячи, — сказала сестра.
Я почувствовал, что вроде как борюсь с подступающим обмороком. Но головокружение быстро прошло. Я лишь удивился, что, когда сестра произнесла: «Три тысячи», — доктор Бостром с озабоченным видом стал прослушивать мое сердце. Он спросил, будто обращаясь к стене операционной:
— Будем продолжать?
— До шести литров, — подтвердил Тутайн, — никак не меньше. Тогда выйдет половина на половину.
Тут вмешался и я:
— Само собой. Я чувствую себя превосходно.
— Закройте все же глаза, — посоветовал доктор Бостром. — Сестра, ватный тампон! И дайте мне приготовленный шприц!
Я послушно закрыл глаза; и глубоко вдохнул стерильный, острый запах. Я чувствовал себя необычайно хорошо. Я слышал цифры: четыре тысячи, четыре пятьсот, пять тысяч. И потом — голос врача:
— Скорей, скорей… сестра! Надо же довести до конца… Это меня интересует. Это важно. Мы и так потеряли время…
Канюли молниеносно исчезли из наших вен. Края ран на руках были соединены зажимами, сестра наложила повязки. (Кажется, сам я этого не видел.)
Меня знобило. Я приподнялся на локте. Тутайн, с улыбкой на губах, лежал рядом. Глаза у него были закрыты.
— Что с ним? — спросил я встревоженно.
— Последующий обморок, — сказал врач. И сделал Тутайну инъекцию. Прошло очень много времени — так мне показалось, — прежде чем Тутайн открыл глаза.
— Глупо, — сказал он, — что со мной случилось такое.
— Может, на несколько дней, предосторожности ради, положить вас в больницу? — спросил доктор Бостром.
Тутайн яростно запротестовал.
— Тогда я вызову машину, она отвезет вас домой, — сказал доктор.
— Согласен, — сказал Тутайн.
— Я вас скоро навещу, — заверил нас доктор. — Дальше все будет хорошо… Или совсем плохо.
Мы оделись. Медсестра сообщила нам, что наемный автомобиль стоит перед дверью. Она открыла нам дверцу и убедилась, что мы уселись на заднем сиденье. Дала какое-то указание водителю, которое я не расслышал…
— Уф, — сказал Тутайн, когда мы вошли в дом, — я чувствую потребность… но не могу сообразить, в чем.
— В сне, — сказал я коротко, после чего разделся и лег.
— Ты прав, — согласился он, но я из-за усталости еле-еле это расслышал.
Он еще что-то пытался говорить — дескать, он не знает, что принято называть шоком… «Однако со мной явно произошло нечто в таком роде…» На этой его фразе я заснул.
Он наверняка тоже лег. Потом я проснулся оттого, что какой-то человек мне что-то втолковывал. Это был доктор Бостром.
— До вечера оставаться в постели… — говорил он.
— Как вы сюда вошли? — услышал я голос Тутайна, доносящийся с его дивана в зале.
— Через входную дверь, — ответил доктор, обращаясь теперь к Тутайну. — Она была открыта.
— Безобразие! — воскликнул Тутайн; но он остался лежать, он не вышел поприветствовать доктора.
— Это из-за переутомления, — сказал доктор Бостром, — и все-таки очень странно…
— Запишите, а то еще забудете такое ценное наблюдение, — съязвил Тутайн, так и не поднявшись с постели.
— По крайней мере, вы оба пока живы, — сказал доктор Бостром, — хотя ситуация странная. — Он опять подошел к моей двери. — Признайтесь, когда вы вчера легли спать?
— Сразу как вернулись, около полудня, — ответил из своего дальнего угла Тутайн.
— Что ж, оставайтесь в постели и спите дальше, — сказал врач. — Деньги у вас есть?
— Вы, надеюсь, не собираетесь требовать гонорар? — спросил в свою очередь Тутайн.
— Я договорюсь, чтобы вам принесли чего-нибудь поесть; но прежде хотел бы узнать, сможете ли вы заплатить за еду.
— Значит, можно надеяться, что переутомление не станет причиной нашей голодной смерти, — сказал Тутайн.
Доктор Бостром ушел. Я все еще чувствовал усталость, но и невыразимую легкость. Я сказал об этом Тутайну.
— Опустошен, — откликнулся он, — вот что можно сказать обо мне. Вернее, я чувствую себя так, как если бы был колоколом, в который сильно ударили, и теперь он не может не издавать гудящий звук. Я слышу в ушах шум собственной крови… или, правильнее сказать, ТВОЕЙ крови. — И он добавил, как бы в шутку: — Из чего можно заключить, что ты и вправду великий композитор. Я только одного не пойму: как ТЫ постоянно выносишь этот гул.
