Ошибается В. Суворов только в том, что называет эту директиву № 2, в действительности это текст директивы № 1.
«…Затем генерал Н.Ф. Ватутин сказал, что И.В. Сталин одобрил проект директивы № 3 наркома и приказал поставить мою подпись.
— Что за директива? — спросил я.
— Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника.
— Но мы еще точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары… Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уж тогда принять нужное решение?
— Я разделяю вашу точку зрения, но дело это решенное.
— Хорошо, — сказал я, — ставьте мою подпись.
Эта директива поступила к командующему Юго-Западного фронта… около 24часов» [27, с. 269–270].
«А наш гений (Жуков. — С.З.) строчит новый документ (уже вечером 22 июня Жуков был в Киеве — Сталин послал его на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования, Ватутин беседовал с ним по ВЧ и подпись Жукова под директивой № 3 тоже ставил он, с согласия Георгия Константиновича. — С.З.)… Директива № 3 предписывала Красной Армии не обороняться, а наступать: «…окружить и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки», и окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды, и к исходу 24.6 овладеть районом Люблин…» [65, с. 205].
Автором директивы № 3 был вовсе не Жуков. Ее отдал лично Тимошенко, руководствуясь основными положениями плана «Гроза», с той лишь поправкой, что сперва следует отразить удар противника. Жуков попросту не мог вечером 22 июня составить эту директиву, так как он уже находился на КП Юго-Западного фронта, а в 9 утра следующего дня прибыл на КП командующего 8-м мехкорпусом Д.И. Рябышева. Кроме того, начальник Генерального штаба не мог отдавать директивы наркому ВМФ от своего имени, поскольку у того имелся собственный штаб, который фактически подчинялся на первых порах только лично товарищу Сталину и отчасти наркому обороны. Именно поэтому приказ на активные действия Кузнецов получил от Тимошенко еще поздним вечером 21 июня. Что же до директивы № 2, то, как и положено, Жуков направил в штаб ВМФ ее копию. Почему в первых директивах наркома обороны СССР не уточняются задачи флота? Все дело в том, что флот имел собственный, расписанный в подробностях план войны на море, естественно, оптимизированный и привязанный к «сухопутному» плану «Гроза». Поэтому Тимошенко и не надо было расписывать морякам их задачи в предстоящей войне.
Чем в первые дни Отечественной войны занимался советский ВМФ?
«Несмотря на быстрое развертывание, подводные лодки не сразу добились успехов. Некоторые позиции были выбраны неудачно: слишком далеко от вражеских коммуникаций. Потребовалось время, чтобы уточнить пути сообщения, и соответственно передвинуть позиции» [17, с. 95].
Советские подводные лодки действовали так, как предполагалось действовать против британского флота по плану 1925 года, но британского флота не было, а немцы практически не держали на Балтике крупных боевых кораблей. В результате выдвинутая на дозорные рубежи большая часть лодок, в обязанности которых входило «обнаруживать боевые (в том числе линейные) корабли противника», проторчали в своих квадратах впустую — «английский план» оказался недейственным против немцев.
Для операций же на коммуникациях Германии были высланы две группы подлодок: одна рванула в Ботнический залив, причем действовать должна была не столько в нейтральных, сколько в шведских территориальных водах; другая группа была направлена волку в пасть — в Данцигскую бухту, где базировались немецкие противолодочные силы. И хотя удалось потопить несколько торговых судов, расплатой за это стала гибель С-10, потопленной 28 июня двумя немецкими «шнельботами» типа «С» (С-59 и С-60). Неделей ранее (23 июня) тот же самый С-60 в паре с С-35 потопили в районе маяка Ужава поврежденную в ходе авианалета советскую подводную лодку С-3.
Впрочем КБФ, в отличие от черноморцев, довольно быстро пришлось менять наступательные планы. Не на оборонительные (таких просто не успели создать), а на паническое бегство — слишком быстро изменялась обстановка в полосе Северо-Западного фронта. Уже в первый день покатились на север 8-я и 11-я армии Кузнецова, а 56-й мехкорпус Манштейна продвигался в глубь советской территории со скоростью более 100(!) км в сутки. Так что балтийцам очень быстро стало ясно, что наступления на Мемель, Кёнигсберг и Данциг в ближайшее время не предвидится — приходилось спешно уносить ноги. Растерянность командования КБФ при переходе из состояния охотника к состоянию дичи очевидна. Вместо того чтобы по примеру 30-летней давности быстро уходить Моонзундским проливом на Таллин и Кронштадт, командование КБФ несколько дней топталось в нерешительности в районах Либавы и Вентспилса, неся бесмыссленные потери в судах и личном составе от мин и авиаударов. Не сумели Трибуц и его подчиненные толком наладить и оборону побережья, в результате чего немецкие «шнель-боты» в наглую пиратствовали у прибалтийского побережья, потопив к августу 1941 года 13 кораблей Балтийского флота, в том числе 3 торпедных катера, две подводные лодки, сторожевой корабль и тральщик, не считая транспортов.
Другое дело, Черное море. Поскольку немецко-румынское наступление на южном участке фронта началось лишь в первых числах июля, а ничего похожего на серьезный вражеский флот в акватории Понта Эвксинского не просматривалось даже на горизонте, черноморцы с увлечением, никак не стыкующимся с общей стратегической обстановкой на фронтах, приступили к реализации довоенных планов. Для адмирала Октябрьского, до выхода румынских войск к Одессе, вражеского наступления как будто не существовало.
С первых же дней войны бомбардировщики ДБ-Зф и СБ ВВС Черноморского флота принялись с упорством, достойным лучшего применения, осуществлять безрезультатные, в большинстве своем, а главное — совершенно бесполезные авианалеты на Констанцу, Плоешти и другие объекты на румынской территории. Одновременно начались рейды для обстрела и тесной блокады румынского побережья. Вместо того чтобы организовать в данном районе совместные действия авиации, подводных лодок и торпедных катеров, командование Черноморского флота пустило в ход эсминцы и крейсеры без авиационного прикрытия. Вся эта «деятельность» привела к тому, что уже 26 июня в районе Констанцы был потоплен лидер «Москва».
«5 августа 1941 года лодка (Щ-211; погибла в ноябре 1941 года в районе Варны. — С.З.) вышла в боевой поход и у Стрелецкой бухты с катера приняла 14 болгарских патриотов. Подводники должны были скрытно высадить этих товарищей на фактически оккупированную территорию их родины» [17].
Подлинным апофеозом стала высадка 26 июня 1941 года десанта в Килия-Веке (51-я стрелковая дивизия совместно с пограничниками). Совершенно бесмыссленная операция — в то время как вермахт в клочья рвал западные фронты РККА, Черноморский флот и Дунайская флотилия непонятно зачем высаживают в заболоченном районе, где ни вражеских войск, ни важных экономических объектов, десант, который через несколько дней бесцельного ожидания у моря погоды (наверное, надеялись'на выступления румынского пролетариата) пришлось с риском эвакуировать. Этот героический эпизод почему-то очень не любила вспоминать официальная советская пропаганда.
