того времени: только что была подавлена Парижская Коммуна, и только что было восстановлено всеобщее избирательное право для мужчин. В любом случае, высказывание Бутми заслуживает похвалы за то, что оно указывает на существенную истину: осмысление неравенства и обоснование позиции победителей - дело жизненной важности. Неравенство - это прежде всего идеология. Современный неоприетаризм тем более меритократичен, что он больше не может быть явно цензурным, в отличие от классического приетаризма XIX века.
В книге "Наследники" (1964; английское издание 1979) Пьер Бурдье и Жан-Клод Пассерон проанализировали то, как социальный порядок был узаконен системой высшего образования того времени. Под видом индивидуальных "заслуг" и "талантов" увековечивались социальные привилегии, поскольку у обездоленных групп не было кодов и других ключей к социальному признанию. Число студентов в высших учебных заведениях резко возросло, и документы об образовании стали играть все большую роль в структуре социального неравенства. Но низшие классы были почти полностью исключены: менее 1 процента детей сельскохозяйственных рабочих посещали колледж по сравнению с 70 процентами детей руководителей фабрик и 80 процентами детей независимых профессионалов. Откровенно сегрегационная система, подобная той, которая начала исчезать в США в 1964 году, когда была опубликована книга "Наследники", вряд ли могла быть более исключающей, чем эта; за исключением того, что культурное и символическое доминирование, которое можно было наблюдать во Франции, изображалось как результат свободного выбора, где все теоретически имеют равные возможности. Именно поэтому Бурдье и Пассерон предпочли сравнить французскую систему с системой воспроизводства касты магов среди племени омаха, изученной антропологом Маргарет Мид, где молодые люди любого происхождения предположительно могли свободно попытать счастья. Затем они должны были "уйти в уединение, поститься, вернуться и рассказать о своих видениях старейшинам, только для того, чтобы им сказали, если их семьи не принадлежали к элите, что их видения не были подлинными"
Проблема несправедливости образования и меритократического лицемерия приобрела свою актуальность только с 1960-х годов. Доступ к высшему образованию значительно расширился, но остается сильно расслоенным и неэгалитарным, и не было проведено серьезного исследования ресурсов, фактически выделяемых различным группам студентов, или педагогических реформ, которые могли бы обеспечить более подлинное равенство доступа. В США, Франции и большинстве других стран восхваление меритократической модели редко основывается на тщательном изучении фактов. Целью обычно является оправдание существующего неравенства без учета порой вопиющих провалов существующей системы или того факта, что учащиеся низшего и среднего классов не имеют доступа к тем же ресурсам или курсам, что и дети высших классов. В четвертой части мы увидим, что образовательное неравенство является одной из главных причин распада "социал-демократической" коалиции за последние несколько десятилетий. Социалистические, лейбористские и социал-демократические партии постепенно стали восприниматься как все более благосклонные к победителям в образовательном соревновании, в то время как они потеряли поддержку, которой пользовались среди менее образованных групп населения в послевоенный период.
Интересно отметить, что британский социолог Майкл Янг еще в 1958 году предостерегал от подобного развития событий. После помощи в разработке и принятии лейбористской платформы 1945 года, в 1950-х годах он отдалился от партии, поскольку она, по его мнению, не смогла продвинуть свою программу вперед, особенно в области образования. Особенно Янга беспокоило крайнее расслоение британской системы среднего образования. Он опубликовал удивительно прозорливую работу под названием "Подъем меритократии, 1870-2033: An Essay on Education and Equality. Он представил себе британское (и глобальное) общество, все больше и больше расслаивающееся на основе когнитивных способностей, тесно (но не исключительно) связанных с социальным происхождением. В его книге "Тори" стали партией высокообразованных и восстановили власть Палаты лордов благодаря новому господству интеллектуалов. Лейбористы стали партией "техников", которые должны бороться с "популистами". Последние состоят из низших классов, разъяренных тем, что их отбросили на социально-экономические задворки в мире, где наука постановила, что только треть населения пригодна для работы. Популисты тщетно взывают к равенству в сфере образования и унификации школьной системы посредством "общеобразовательных школ", предлагающих равное обучение и равные ресурсы всем молодым британцам. Но тори и технари объединяют усилия, чтобы отвергнуть их призыв, давно отказавшись от любых эгалитарных амбиций. В конце концов, в 2033 году Соединенное Королевство уступает популистской революции. На этом история заканчивается, потому что социолог-репортер, рассказывающий эту историю, погибает во время жестоких беспорядков, охвативших страну. Сам Янг умер в 2002 году, слишком рано, чтобы увидеть, как его вымысел уступает место реальности, но он ошибся, по крайней мере, в одном: в первые два десятилетия XXI века именно лейбористы, а не тори, стали предпочтительной партией образованных людей.
От филантропической иллюзии до сакрализации миллиардеров
Сегодняшняя меритократическая идеология прославляет предпринимателей и миллиардеров. Порой кажется, что это прославление не знает границ. Некоторые люди считают, что Билл Гейтс, Джефф Безос и Марк Цукерберг в одиночку изобрели компьютеры, книги и друзей. Создается впечатление, что они никогда не смогут стать достаточно богатыми, а скромные жители Земли никогда не смогут достаточно отблагодарить их за все те блага, которые они принесли. Чтобы защитить их, проводятся резкие границы между злыми российскими олигархами и милыми предпринимателями из Сиэтла и Кремниевой долины, а вся критика забывается: их квазимонополистическое поведение игнорируется, равно как и предоставляемые им юридические и налоговые льготы и присваиваемые ими общественные ресурсы.
Миллиардеры настолько прочно закрепились в современном воображении, что вошли в художественную литературу, которая, к счастью, сохраняет более ироничную дистанцию, чем журналы. В романе "Судьба и желание" (2008) Карлос Фуэнтес рисует портрет мексиканского капитализма и сопутствующего ему насилия. Мы знакомимся с целым рядом колоритных персонажей, включая президента, который звучит как реклама Coca-Cola, но в конечном итоге является жалким политическим временщиком, чья власть ничтожна по сравнению с вечной властью капитала, воплощенной во всемогущем миллиардере, который очень похож на телекоммуникационного магната Карлоса Слима, самого богатого человека не только в Мексике, но и в мире с 2010 по 2013 год (опередив Билла Гейтса). Двое молодых людей колеблются между отставкой, сексом и революцией. В итоге их убивает красивая, амбициозная женщина, которая жаждет их наследства и которой не нужен Ваутрин, чтобы рассказать, что ей нужно сделать, чтобы получить его - если бы требовалось доказательство, что с 1820 года насилие стало еще более жестоким. Унаследованное богатство, желанное для всех, кто родился вне привилегированного семейного круга, но разрушающее личность тех, кто родился внутри него, - в центре размышлений романиста. В книге время от времени упоминается пагубное влияние гринго, американцев, которые владеют "тридцатью процентами Мексики" и делают неравенство еще более невыносимым.
В романе L'empire du ciel ("Небесная империя"), опубликованном в 2016 году
