— Нет ли у вас дополнительных трудностей в связи с последними событиями?
Коллин прекрасно знал, что она имеет в виду, но сделал вид, что не понял. Он любил прикинуться недалеким, лишенным всякой фантазии.
— Ничего особенного не произошло. Так, пара пьяных потасовок…
— Я говорю о деле Сундлина.
— Это не наш случай, — отмахнулся Коллин.
— Не может это убийство как-то быть связано с похищением?
— Мне трудно проследить какую-то связь между преступлением с политическим подтекстом и убийством на сексуальной почве.
— Ах, так вот что это за убийство… — вмешался криминальный репортер.
— Во всяком случае, есть такая версия.
— А что, убитая была проституткой?
— Этого я бы не сказал; но у нее был широкий круг знакомых.
Даже специалист по церковным делам понял, что следует из этого определения.
— А такого типа убийства трудно раскрываются? — поинтересовался он.
— Да, чертовски трудно, — кивнул Коллин.
— Когда мы узнаем имя погибшей?
— Его сообщит Агентство новостей.
Сбитые с толку журналисты переглянулись, каждый пытался придумать вопрос поумнее, но ничего не получалось. Коллин продолжал разглядывать потолок, словно не замечая напряженной тишины. Потом вдруг спросил:
— Больше вопросов нет?
Репортеры, довольные, что эксцентричный комиссар хоть с опозданием, но подал признаки жизни, принялись собирать свои бумаги.
— Благодарю за проявленный интерес, — вежливо распрощался с ними Коллин.
Журналисты вышли гуськом. Специалистка по охране окружающей среды вновь закурила.
— Каким это чудом подобный тупица мог занять такой пост? — спросила она.
Репортер уголовной хроники, работавший на этом поприще лет двадцать, с сожалением взглянул на нее.
— Вам впервые пришлось столкнуться с Коллином?
— Да.
— Когда вернетесь к себе в редакцию, загляните в старые вырезки. Вы еще читать не умели, а он уже был необычайно дельным полицейским.
Девушка безуспешно пыталась сохранить равнодушную мину. Подобрав подол слишком длинного плаща, она молча спустилась по лестнице.
— Пошли в пивную Пипера, — предложил репортер специалисту по церковным делам.
— Неплохо бы, но мне еще нужно заглянуть в редакцию.
— Передашь по телефону из пивной. Все равно в номер не пойдет. Пошли.
Наверху Коллин разговаривал со своим ближайшим сотрудником Бьерсоном. Они работали вместе много лет и понимали друг друга с полуслова.
— Прекрасная вышла пресс-конференция, черт бы ее побрал, — буркнул Коллин.
— Они тебя сочли за идиота.
— Во всяком случае, девица, что дымила, как паровоз, наверняка. А Мальм меня давно знает. Он свой.
— Ты что-то задумал, — сказал Бьерсон.
— Да, — признался Коллин.
— Собираешься все-таки позвонить Густавсону?
— Собирался, но пришел к выводу, что можно и не звонить.
— Можно.
— Точно?
— Да.
У Коллина отлегло от сердца.
— Тогда пошли домой. Сегодня ничего уже не сделаем.
— Думаешь, это Ризефельт?
— Да. Скоро он где-нибудь объявится. Он не из тех, кто может долго сидеть в тени.
— Наверняка он вышел через двор.
— Возможно, но не точно. Не известно, все ли время старуха сторожила вход. Может, отлучилась в сортир.
— Возможно. Полагаешь, Густавсон сам использует информацию торговца игрушками?
— Нет, а если даже и попробует, то застрянет на высшей инстанции. Но это не имеет значения.
— Почему?
— Не знаю, может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что похитителям гарантирована полная безнаказанность.
— Об этом речи не было.
— Впрямую — нет, но я уверен, что так будет. Может, ты обратил внимание, как вымерла не только САПО, но и политическая полиция? Когда поймаем Ризефельта, лучше всего не вспоминать о Сундлине.
— Ты думаешь, тут есть что-то общее с Сундлином?
— Нет ни единого разумного довода так думать. Вот только…
— Интуиция.
— Да, но не всегда ей можно доверять.
— Это точно.
Зазвонил телефон. Коллин с огорченной миной поднял трубку.
— Коллин… — И поспешно прикрыл рукой микрофон. — Густавсон. Чего ты хочешь?
— Я видел в сводке, что тебе на шею повесили убийство.
— Да.
— И заметил, что девушку звали Инга Мари. А сегодня у меня был некий Густав Энберг с информацией по делу Сундлина, и речь шла о девушке по имени Инга Мари.
— Мы знаем.
— Что знаете?
— Историю с масками. Он говорил нам. Мы проверили. Ничего общего с Сундлином.
— Ты полагаешь? — протянул явно обрадованный Густавсон. Это хорошо. — Можем про нее забыть?
— Несомненно. А никого больше оповестить не следует?
— Нет, больше я никому не говорил. Просто не успел.
— Ну, тогда спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Он обернулся к Бьерсону.
— Вот, легок на помине.
— Да уж…
ПОЕЗД
Ян Ольсон пошел на станцию в Стуреби. Заняло это десять минут, поездка до центра — еще шестнадцать. На месте он был в два.
Он немного волновался. Нервное напряжение удалось снять порцией виски в вокзальном баре. Там толпились северяне, с тоской вспоминающие тишину своих заповедных лесов. Он слушал их, довольно ухмыляясь.
Поезд на Соллентуну отходил в 14.42 с пятнадцатой платформы. Время было, и в баре он просидел почти до половины третьего. Потом неспешно прогулялся по огромному залу Центрального вокзала. Там у фонтана собирались турки в новых элегантных костюмах, делясь опытом жизни в стране высоких жизненных стандартов.
Возле десятой платформы он спустился по лестнице на уровень ниже. Там в горячке метались пригородные пассажиры, скупая газеты, шоколад и пиво перед отъездом в Вэксио и Сундалл.
Билет стоил две кроны двадцать. Пришлось немного подождать, пока состав подали к перрону. Ольсон насчитал всего четыре вагона. И на перрон прошло лишь несколько десятков пассажиров.
Ольсон вошел в последний вагон. Обитые зеленой тканью скамьи оказались неудобными: не на что было опереться спиной. Ольсон съел яблоко и огляделся в поисках урны для мусора. Ничего не найдя, открыл окно и выбросил огрызок на пути.
