– Вы ведь Майкла Турова хотите арестовать, генерал? Так его здесь нет. Он давным-давно у бабушки в Греции тацики кушает. Очень их любит. Ну, знаете, это такие взбитые огурчики с кислым молочком. Мировой закусон!
– Ты кто? – не верит собственным глазам не видимый в кадре генерал, взирая на юношу, чей облик кажется еще менее внушающим доверие, чем предыдущий.
– Я? Правдоматкин я – и.о. Майкла Турова. Лицо подневольное, безответственное…
– Повторяю в последний раз! – перекрывает хохот телезрителей мегафонный рев профессионального переговорщика. – Никаких ваших условий мы не принимаем! Если через пять минут не отпустите с миром всех заложников и не сдадитесь сами, мы начнем штурм!
– По-моему, это к вам относится, – обратился дядя Сева к недоумевающим курдам. Курды отрицательно покачали головами.
– Какие еще заложники к ядреной фене! – сказал Игорь, направляясь к выходу.
– Стой! Назад! – закричала Анна Сергеевна. Игорь не отреагировал. Стоило ему показаться в проеме, как пулеметная очередь разнесла в щепы все бамбуковые палочки. Сотой долей секунды раньше черная тень успела метнуться в сторону.
– Игорь! – бросилась Анна Сергеевна к дверям, ища и не находя глазами того, кого искала.
– Здесь я, – отозвался Игорь, успевший встать, сесть на пол и обессилено привалиться спиной к стене.
Анна Сергеевна бросается к нему, падает на колени, обнимает, припадает к груди, прислушивается:
– Ранен? Убит?
– Вроде цел, – улыбается герой.
– Ты что, окончательно спятил?
– Не знаю, – признается Игорь.
– Из-за меня?
– Из-за всего…
– Вот дурачок! – всхлипывает женщина. – Неужели ты подумал, что я на его деньги польстилась? А может, вообразил, что у меня задание такое: поддержанного красавца заарканить?
– Я не вообразил, я вспомнил…
– А между прочим я на это решилась из-за тебя, – не слушает его Анна Сергеевна. – Хочешь знать – почему? Действительно хочешь?.. Да потому, Игорек, что ты первый в моей жизни мужчина, из-за которого мне стало до слез жалко, что я все же не настоящая женщина, а всего-навсего трансексуал. Да-да, не удивляйся, пожалуйста, я на самом деле не племянница Лядова, а племянник, урожденный Антон Пантелеев… Только не вздумай воображать, что я из этих, из тех… Мне не было и двадцати, я училась… тьфу ты!.. учился в МГИМО и влюбился в свою преподавательницу английского языка. А она оказалась розовой, к тому же ярой феминисткой. Ну и вот, мне предложили прооперироваться, причем бесплатно… Обещали сделать из меня неотразимую женщину со всеми полагающимися причиндалами. Между прочим, я даже рожать могу! У меня два аборта было…А за это я должна была пять лет поработать на их организацию тайным агентом. У них, видишь ли, большие проблемы с женским полом, – слишком уж он ненадежен для шпионского дела… Я согласилась. прооперировалась, меня направили за границу с заданием, там я вышла замуж за того, за кого им было нужно…
– А преподавательница?
– Она оказалась обычной стервой… Ну вот, теперь ты все знаешь. Разве я не права?
– Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу, – нарушил затянувшееся молчание мистер Эббот, – но должен сказать тебе, Анна, что не вижу в твоей истории ничего предосудительного. Напротив, исправлена досадная ошибка природы: вместо невзрачного индивида мужского пола получилась потрясающая женщина!
– Сам ты невзрачный индивид мужского пола! – оскорбляется Анна Сергеевна. – Я была очень даже симпатичным юношей и пользовался большим успехом у девушек!
– Ты и сейчас у них пользуешься не меньшим успехом, – примирительно бормочет плейбой.
– Совершенно верно! – вторит плейбою Вика, не сводя влюбленного взора с Анны Сергеевны. – И честно говоря, мне плевать, кто я теперь получаюсь: лесбиянка или все же гетеросексуалка…
– И мне плевать! – подхватывает плейбой. Задумывается и добавляет: – И растереть…
Все выжидающе смотрят на Игоря. Игорь румянится смущенной улыбкой:
– А мне тем более не пристало привередничать. Я, как шампунь – три в одном… Интересно, сколько стоит твоя операция?
– Дурачок, – ласково гладит Анна Сергеевна Игоря по щеке. – Ты меня не привлекаешь как женщина… Но что значит «три в одном»? Я не поняла…
– А то и значит, что меня, как в песне, слепили из того, что было. А было нас трое: один – Машин папик-чекист, и еще два бандита из соперничающих спецслужб. На основе одного из них меня и собрали по частям. Игорь Суров – просто имя для легенды, для испытаний системы «Беркут», то есть меня…
– Твое настоящее имя Артем Гранович, – заявляет Вика. – Ты был агентом Интерпола под прикрытием в банде наркодельцов. Даже в тюрьме для легенды год оттрубил… Ты вышел на какую-то спецслужбу, занимавшуюся чем-то вроде «ирангейта», вот тебя и убрали. Обставили все как мафиозную разборку… Мы даже не знали, жив ты, и если нет, то где твое тело…
– Мы – это Интерпол?
– Да. Ты меня не узнаешь, Артем? Я – Шкода…
Игорь пристально смотрит на Вику. Анне Сергеевне это не нравится.
– Игорь, тебе вредно напрягаться! – говорит она.
– Мама… Мамочка… Мать-перемать! – вдруг сбрыкивает с катушек богатырь по имени Пасюк.
Все смотрят на него, а он смотрит на ожившую сладкую парочку, истово осеняясь крестными знамениями по всем возможным направлениям: справа налево, слева направо, сверху вниз, снизу вверх, а так же диагонально и наискосок. Парочка хоть и в одеждах, но в классической рабоче-крестьянской позе: Станислав Кульчицкий сверху, Мария Фякинская – наоборот.
– Маша, давайте уедем отсюда, – предлагает Кульчицкий, тычась губами в ушко девушке.
– В Польшу? – спрашивает Маша, проводя носиком по шее плейбоя.
– Зачем же обязательно в Польшу? – с некоторой нервностью возражает Станислав Эдуардович. – Хотите в Ниццу?
– Не знаю. Я по-французски и трех слов не наскребу…
– Я тоже. Тогда предлагайте вы, где нам жить?
– Вы что, серьезно хотите на мне жениться?
– Вы против?
– Но вы же обо мне ничего не знаете! Я была любовницей урки, проституткой, наркоманкой…
– Ну и что? Я, например, вообще был плейбоем, а это гораздо хуже…
– Ой!
– Что такое? Вам больно, что я был плейбоем?
– Нет, мне больно, потому что у вас под пиджаком что-то твердое…
– Вы уверены, что именно под пиджаком?
– Да, на то, что не под пиджаком, я бы не стала жаловаться…
– А-а! – вспоминает Станислав Эдуардович и, отвалившись в сторону, извлекает из-под пиджака любимую свою икону Богоматери, которую по примеру древних руссичей решил взять с собой в качестве путеводительницы. Она-то, судя по отверстиям застрявших в ней пуль и спасла и его и Машу, – отделались контузиями. Разве можно после этого сомневаться в том, что не все иконы одинаковы, что попадаются среди них действительно чудотворные. Кульчицкий прикладывается к образу и передает его Маше, чтобы и она приобщилась. Затем поднимает голову, оглядывает присутствующих и замечает:
