Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 214
Теперь перейдем к рассмотрению самого диалога между героями. Беседа начинается с расспросов лорда Рандольфа, причем первые вопросы касаются близких Черчиллю-старшему сфер. Сцена отличается психологической убедительностью. Как еще в 1947 году может быть построен диалог с человеком, жизнь которого оборвалась в 1895 году? Разумеется, если лорду Рандольфу предоставлено право первого слова, он должен начать спрашивать о том, что ему хорошо знакомо. Так, он интересуется семью темами, представляющими для него основной интерес: монархия, Карлтон-клуб, Клуб любителей скачек, сами скачки, Лига Первоцвета, англиканская церковь, а также тем фактом, заседают ли епископы по-прежнему в палате лордов. Совпадение ли, что все вышеперечисленное, хотя и подверглось изменениям, сохранилось в общественной, политической и клерикальной жизни Британии? И это при том, что за прошедшее с 1894 года время
в стране и во всем мире произошли колоссальные перемены. Но о них лорду Рандольфу неизвестно ничего. Знания о постигших мир метаморфозах потрясают его.
Интересно, как Черчилль знакомит своего отца с новыми реалиями. Действительность начинает проявляться не в конкретных эпизодах или свершениях, а посредством языка. Причем сразу в двух направлениях. С одной стороны, Уинстон произносит неизвестное собеседнику слово ОК, с другой — лорд Рандольф был вынужден уточнить, что его сын понимает под racing, не зная, что с 1894 года этот термин стал означать не только скачки, но и использоваться для обозначения состязаний в скорости, которые можно было назвать словом гонки, также незнакомым лорду Рандольфу.
Показав, как быстро меняется язык, Черчилль переходит к непосредственным преобразованиям, выбирая для этого область, которую знает лучше всего, — политику. Занавес поднимается, и новая реальность начинает появляться после вопроса лорда Рандольфа: «Какая партия сейчас у власти? Либералы или тори?» В ответ следует: «Ни та, ни другая. У нас социалистическое правительство». После этого викторианский политик выражает удивление: как уживаются социалисты и монархия? Но сын его успокаивает: в понимании социалистов, о которых идет речь, монархия является «не национальным, а национализированным институтом». Последнее замечание сказано с иронией, и в том же духе Черчилль продолжает, заявляя, что британские социалисты ходят на приемы в Букингемский дворец, а те из них, которые «придерживаются крайних принципов, носят свитера». Пользуясь случаем, Черчилль также выражает свои политические взгляды, заявляя, что социалисты, несмотря на громкие заявления, на самом деле немногого добились — они лишь «национализировали шахты, железные дороги и несколько других учреждений». Они мало похожи на убежденных революционеров и выглядят «вполне респектабельно и буржуазно».
Черчилль рассказывает отцу о частичном решении ирландского вопроса, а также о победе всеобщего избирательного права с предоставлением права голоса прекрасной половине человечества. Слушая сына, лорд Рандольф восклицает:
— Должно быть, ты живешь в очень счастливую эпоху. Я бы сказал, в золотом веке!
Кто как не Черчилль знал, каким багровым оттенком отдавало это золото? Не одергивая восхищения своего отца, он произносит главное:
— После того как демократия одержала верх, мы не имеем ничего кроме войн.
Но лорд Рандольф не понимает, о чем идет речь.
— Ты имеешь в виду настоящие, а не пограничные войны? — переспрашивает он.
— О да! Самые настоящие.
Черчилль начинает перечислять военные конфликты первой половины XX столетия, в которых ему довелось принять личное участие: Вторая англо-бурская, Первая и Вторая мировые. Характеризуя две последние, он заявляет, что это были «народные войны, вызванные демагогами и тиранами». Также, отвечая на вопрос отца «Одержали ли мы победу?», он говорит: «Мы победили во всех войнах, разбили всех врагов и даже провели безоговорочную капитуляцию». После чего лорд Рандольф произносит: «Не следовало это делать. Великие люди забывают страдание, но помнят оскорбление».
В реальной жизни масштабные общественные и военные события разворачиваются одновременно с жизнью отдельных индивидов, аналогичная конструкция выдерживается и в рассказе. Помимо обсуждения захлестнувших мир войн и трансформаций на политической сцене, лорд Рандольф также интересуется частной жизнью своего сына. Он узнает, что Уинстон женат, что у него четверо детей и четверо внуков. Эта часть диалога также интересна. Особенно — повышенной учтивостью героя к своему отцу. Черчилль вообще проявляет достаточную самокритичность, сознательно принижая свои достижения. Например, когда лорд Рандольф удивляется, что сын копирует его портрет, Уинстон, словно оправдываясь, поизносит: «Я это делаю лишь для забавы», не упоминая при этом, что является автором сотен картин и в прошлом 1946 году был избран в Королевскую академию художеств. Также, отвечая на предположение отца: «Я надеюсь, ты сумел сделать успешную военную карьеру», Черчилль, словно забывая о своем руководстве в годы Первой мировой 6-м батальоном Королевских шотландских фузилеров из 9-й дивизии, скромно указывает, что является лишь майором йоменов.
Несмотря на подробные расспросы, лорд Рандольф не догадывается, кем стал его сын и каких успехов добился. В этом отношении автору пригодился рассмотренный вначале прием с представлением себя в образе художника-любителя. Также Черчиллю подыгрывает и его собеседник, который не задает прямого вопроса о роде деятельности своего сына, интересуясь лишь, чем он зарабатывает себе на жизнь. Уинстон отвечает, что своим достатком он обязан написанию книг и статей, тем самым подчеркивая, что профессией считает не политику, а литературу.
Если продолжать развивать тему взаимоотношений отца и сына, то нельзя не заметить, что этот рассказ не относится к произведениям со счастливым концом. Не нужно быть профессиональным психологом, чтобы признать — Черчилль не просто дорожил мнением отца, он всю жизнь мечтал, чтобы тот узнал о его успехах и признал их. «Я бы очень хотел, чтобы мой отец прожил достаточно долго и смог бы увидеть все, чего я добился в жизни», — сказал он однажды своей младшей дочери Мэри“. Но именно этого признания заслуг в фабуле и нет. Лорд Рандольф не только не высказывает своего мнения относительно достижений сына, но даже не ведает о них. И в этом отношении автор вводит читателей в заблуждение, дав им завязку без развязки.
Черчилль делает это вполне осознанно, поскольку диссонанс между ожидаемым и реальным сюжетом касается не только взаимоотношений отца и сына, но и самой жанровой композиции рассказа. Обращение к призракам — довольно распространенный прием в мировой литературе. Появление персонажа из «страны, откуда ни один не возвращался» предоставляет автору достаточно возможностей для выражения чего-то важного или описания поступка, который невозможен в реальном мире. Но в том-то и заключается парадокс «Сна», что за исключением своего появления и исчезновения лорд Рандольф не делает ничего сверхъестественного. Почему? Потому что автору это не нужно. Главным персонажем этого произведения является не Черчилль-старший и не его сын, а диалог, который состоялся между ними.
Эта беседа не ограничивается внутриполитической составляющей. Герои затрагивают вопросы геополитики и высказывают мысли, имеющие принципиальное для автора значение. Отвечая на вопрос «какая страна является сейчас ведущей мировой державой», Уинстон указывает — США, добавляя, что всегда стремился к установлению с бывшей британской колонией дружественных отношений. Затем они переходят к родному континенту, констатируя, что «Европа лежит в руинах»: Германия и Франция сокрушены, и «единственной надеждой» на их возрождение является совместное движение вперед.
Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 214
