Что же касается Великобритании, то даже самое смелое воображение не смогло бы представить ее в качестве одной из средиземноморских стран. Тем не менее она владела тремя все еще имевшими стратегическое значение базами на Гибралтаре, Мальте и Кипре, а тот факт, что она являлась одной из держав — совладелиц Суэцкого канала, как мы видели, надолго обусловил ее повышенный интерес к Египту и Леванту. Теперь, когда Великобритания уже получила большую часть того, к чему стремилась — германский военный и торговый флот благополучно попал в ее руки, германские колонии в Африке перестали существовать, постигшая Россию катастрофа означала конец угрозе северной Индии[408], а также тому, что было известно как «большая игра», — теперь Великобритания могла позволить себе сосредоточить свои усилия в Восточном Средиземноморье. Что касается его северо-восточного «угла», то Великобритания была озабочена тем, чтобы предупредить возможный проход через проливы вражеских судов как в Черное море, так и из него. Британскую сторону также сильно беспокоили ее союзники — французы. Оба государства держались вместе на протяжении всей войны, однако мир принес с собой новые волнения и проблемы (некоторые из них были обусловлены необходимостью гарантировать стратегически важные поставки нефти из Мосула в северном Ираке и из Персии). Еще в 1916 г. сэр Марк Сайкс и Жорж Пико заключили секретное соглашение, согласно которому, когда придет время делить левантийские доминионы султана, Франция должна была получить Сирию, Ливан и обширную область в Южной Анатолии, тогда как Великобритания приобретала средиземноморские порты Акру и Хайфу вместе с большей частью современного Ирака. За исключением двух этих портов, территория, приблизительно совпадающая с территорией современного Государства Израиль, в соответствии с ее особым, деликатным статусом Святой земли должна была находиться под особым независимым международным контролем. Тем не менее было ясно, что раздел не будет простым, и недавнее вступление Алленби в Иерусалим едва ли успокоило католическую Францию. Одним словом, две великие европейские державы на Среднем Востоке не доверяли друг другу ни на йоту — и обе были вправе не доверять.
С другой стороны, обе совершили одну и ту же ошибку: недооценили арабов. Появление на конференции эмира Фейсала, торжественно представленного Лоуренсом (также облаченным в арабскую одежду), очень скоро все изменило. Фейсал был Хашимитом, представителем одного из знатнейших арабских родов, по мужской линии восходившего к дочери пророка. В 1915 г. отцу Фейсала, шерифу Мекки, верховный комиссар в Египте, сэр Генри Макмагон, обещал, что если арабы выступят против турок, британцы окажут им всемерную помощь, а после войны предоставят независимость.[409] С помощью Лоуренса, который подтвердил эти обещания (правда, сделал это без соответствующих полномочий, на свой страх и риск), Фейсал выполнил свою часть сделки; теперь он приехал в Париж, чтобы потребовать вознаграждение.
И в известной степени он его получил. В том же самом году Алленби назначил его главой военной администрации Дамаска. Французы взяли на себя ответственность за побережье, сделав Бейрут центром своей зоны оккупации, тогда как британцы контролировали территорию Палестины. Однако все эти меры оказались временными. В марте 1920 г. сирийский конгресс собрался в Дамаске и провозгласил Фейсала королем объединенной Сирии, в состав которой вошла и Палестина. Однако всего лишь месяц спустя конференция держав Антанты в Сан-Ремо постановила, что Сирия и Палестина должны быть включены во вновь созданную мандатную систему, причем Франция получала мандат на Сирию. Французы стали действовать в соответствии со своими планами. В июне они выдвинули ультиматум, в котором потребовали от Сирии признать их новые полномочия, после чего вторглись в страну и изгнали Фейсала. Наконец в июле 1922 г. Лига Наций утвердила мандат для Сирии и Ливана, который был объявлен суверенным государством. Тем временем Фейсала провозгласили королем Ирака, тогда как его старший брат Абдалла получил корону Трансиордании, с 1946 г. известной как Хашимитское Королевство Иордания.
Впрочем, Иордания и Ирак нас здесь мало интересуют; поговорим подробнее о Палестине. Последний из участников мирной конференции, кто заслуживает здесь особого упоминания, — это доктор Хаим Вейцман, если коротко — президент Всемирной сионистской организации. Вейцман, который был одним из главных инициаторов декларации Бальфура, 27 февраля обратился в Верховный совет с эмоциональным предложением создать еврейское государство в Палестине. Он присутствовал в качестве наблюдателя на конференции в Сан-Ремо, которая подтвердила декларацию Бальфура и передала палестинский мандат Великобритании. Позднее, в 20—30-е гг., его искусство вести переговоры подверглось серьезному испытанию, ибо Великобритания, столкнувшись с ростом социальной напряженности, вызванным молодым арабским национализмом, утратила прежние симпатии к сионизму и попыталась отказаться от взятых на себя обязательств. Однако в конечном счете Вейцман преодолел все препятствия и в 1948 г. стал первым президентом Государства Израиль.
Парижская мирная конференция 1919 г. и выработанный ею Версальский договор обозначили конец старого мира и появление нового. В 1914 г. пять великих империй имели своими политическими центрами пять европейских столиц. Пять лет спустя три империи — Германская, Австро-Венгерская и Российская — исчезли, одна — Османская — лежала на смертном одре. И лишь последняя — Британская — уцелела. С этого времени мир должен был стать совсем другим.
На этом тема нашего повествования исчерпана — по крайней мере настолько, насколько позволяют рамки этой книги. По-видимому, история Средиземноморья никогда не будет исчерпана окончательно до тех пор, пока Средиземное море не пересохнет; однако, поскольку рассказ о конкретном периоде надлежит завершить соответствующим эпилогом, тот, кто выбрал в качестве предмета своего повествования данный регион мира, может по собственному усмотрению положить предел этому рассказу; что же касается этого опыта в означенном жанре, то его объем уже более чем достаточен. С каждым новым днем жизнь становится все более насыщенной событиями. История не только делается длиннее, но все более ускоряет свой темп. В предыдущих главах этой книги векам могли быть посвящены страница или две; ближе к концу целая глава была едва в состоянии вместить десятилетие. Продолжение нашего рассказа, включая события Второй мировой войны и послевоенного периода вплоть до конца второго тысячелетия, пожалуй, потребовало бы книги как минимум вдвое толще, чем эта, и явилось бы тяжким испытанием как для автора, так и для читателя.
Около шести-семи тысяч лет назад Средиземноморье вызвало к жизни западную цивилизацию — такой, какой мы ее знаем. Относительно скромные размеры региона, довольно ограниченное пространство, мягкий климат, завидное плодородие почв и причудливо изрезанная береговая линия Европы и Азии — все это в совокупности обеспечило исключительно благоприятные природно-климатические условия, в которых разные народы Средиземноморья могли развиваться и процветать. Даже обилие солнечного света сыграло свою роль, наградив эти народы той ясностью взгляда на вещи, которая оказалась недоступной жителям тех регионов, которым повезло меньше. Они верили в Бога, пребывая в лоне трех великих религий, однако в залитом солнцем Средиземноморском мире не оказалось места для духов и гигантов, гоблинов и троллей, которые играют столь заметную роль в фольклоре покрытого туманами мрачного Севера. Учитывая все это, а также многое другое, следует признать, что наш долг перед этой цивилизацией огромен и поистине безмерен. Впрочем, остается ответить на один важный вопрос: теперь, когда неоценимый вклад уже сделан, сохраняет ли свои позиции в мире тот, кто его осуществил? Иными словами, обладает ли Средиземноморье в настоящее время тем значением, которое оно имело на заре мировой истории?
