дурак! Артифекс, если ты слышишь меня… Я никогда раньше не обращался к тебе, но если ты слышишь, прошу тебя, сбереги Астре жизнь! А вместе мы уж как-нибудь вытащим Агнию, где бы она ни была.
Цингулон посмел посягнуть на жизнь кинокефалёнка… На жизнь живого существа. Всем этим преступлениям есть одно объяснение – он позабыл цену жизни. Пришла пора ему напомнить».
Лисичка пустила изо рта слюнку, закашляла и открыла глаза, вырвавшись из своего искусственного сна.
– Как ты, малышка? В порядке? – Репрев постарался улыбнуться самой доброй улыбкой, какую только мог сделать.
– Я умерла? – спросила лисичка тоненьким голоском.
– Что? Нет, конечно, нет! – забормотал Репрев, ладонями нервно обхватил край стола, нагибаясь над малюткой.
– А мне говорили, что если я лягу на стол, то другие кинокефалы в чёрных халатах меня обязательно-обязательно убьют!
– Ну я же не в чёрном халате…
– Нет, в чёрном! – лисичка тыкнула пальцем ему в грудь.
– Ах ты, что за напасть! – выругался Репрев, попытался снять халат, запутался и бросил это дело. Лисичка, сев на столе, заулыбалась во все зубки, готовая в любую минуту взорваться смехом. – Пусть остаётся, ты ведь меня не боишься?
– А почему я должна тебя бояться? Ты же меня не умираешь, – сказала лисичка.
– Да, я тебя не умираю… – согласился, вздохнув, Репрев. – Как же ты легла на стол к Цингулону? Ну, к тому большому феликефалу-льву с треугольной головой?
– А я и никуда не ложилась. Я ему сразу сказала, что не хочу, чтобы меня умирали! Потом он сказал, что сделает мне укольчик, а потом покажет маму.
– А твоя мама здесь?
– Наверное. Я проснулась, а феликефала в чёрном халате нет.
– Я уведу тебя отсюда. А может быть, заодно мы отыщем твою маму.
Лисичка вдруг повернула голову к экрану. Репрев прихлопнул ладонью глазок проектора, и в зале сделалось темно – горело лишь рваное колечко света.
– Что там нарисовано? – с жарким любопытством спросила кинокефалочка.
– Ничего, ничего интересного. Обычный, – Репрев убрал ладонь, и свет выстрелил изображением, но уже не обсыпанного малахитовыми кристаллами мертвеца, а красивого, цветущего зеленью холма, – обычный холмик.
– Ты врушка!
– Кто я? – засмеялся Репрев.
– Врушка! Ты – большой врушка! – напыжилась кинокефалочка.
– А что ты там увидела? – осторожно спросил Репрев.
– Шкатулку! У моей мамы была такая.
– Вот такая? – Репрев провёл рукой, и холм на экране сменился узорчатой малахитовой шкатулкой, она струилась мятным сиянием.
– Ты как это сделал? – раскрыла рот кроха. – Там же не было никакой шкатулки!
– Ага, значит, врушка у нас ты! – подловил её Репрев, подмигнув.
– Никакая я не врушка! – она обиженно сложила на грудке ручки, надула щёчки и показательно отвернулась. – Сам такой! – и высунула язык.
– Ладно, не обижайся на меня! – рассмеялся Репрев, но вскоре опомнился, что времени на веселье у них нет и вообще дела у них невесёлые, и спросил: – Твои родители когда-нибудь рассказывали тебе о полуартифексах?
Лисичка махнула рыжей мордашкой, ещё не отлитым, как и у всех детей, неокрепшим движением: «да, рассказывали», и тихонечко пролепетала, сверкнув перламутром полупрозрачных, будто зреющий росток, умильно-куценьких зубиков:
– Они исполняют желания.
– Они… – Репрев хотел возразить, сказать, что не в этом смысл полуартифекса, но сам не до конца понимал, в чём его, как полуартифекса, смысл, и возражать не стал. – Полуартифексы исполняют желания, ты права. А давай мы с тобой найдём твоих маму с папой?
Лучше всяких слов у лисёнка засияли глаза.
– Ты мне доверяешь? – Репрев положил свою большую ладонь на плечико лисёнка, а другую протянул, раскрыв узловатые пальцы, и она вложила кулачок в его простёртую, несоизмеримую руку.
– Да, – робким шёпотом сказала лисичка.
– В нашем мире есть такая особая связь, незримая связь… эх, как бы тебе объяснить – у тебя такая крохотная тыковка… – он вздохнул, бессильно переместив руку ей между ушками. – Ты играла когда-нибудь в воду-путеводу? – он посмотрел на неё полными надежды большими глазами. Лисичка кивнула. – А ты помнишь, как в неё играть? – и она снова кивнула, но Репрев всё-таки решил напомнить: – Вода-путевода – игра на доверие. Вы с другом связываете себя ниткой – лучше той, что покрепче, – тебе завязывают глаза, а твой друг – вода – ведёт тебя за собой и не переставая говорит, где идти и как: остерегаться кочек, огромных валунов, глубоких ям, луж или – эй, тут канава! – Репрев выпростал руку, и его пальцы защекотали вздутый лисичкин животик; он сделал доброе лицо с исключительной доброй и непосредственной улыбкой, чтобы лисичка не испугалась. И она залилась невинным и звонким детским смехом, светя белоснежной, как у Агнии, махровой грудкой из-под синего, висящего на ней мешком халата, не старательно даже для кинокефалёнка отстраняя от себя руку полуартифекса.
«Чьи руки посмели пошить такое?» – пронеслось в голове у Репрева, глядя на её халат.
– Так вот, – продолжил он, – эта ниточка – она связывает двух кинокефалов. Её невозможно увидеть невооружённым глазом – ну ты понимаешь, как это, невооружённым глазом? То есть как ты видишь сейчас меня перед собой – так ты эту нить не увидишь. Но если ты закроешь глаза, – полуартифекс положил ладонь ей на покатый лоб, спустился к искрящимся любопытством глазам и убрал руку – она всё поняла, закрыла глазки, давя шкодливую улыбку. Её пальчики с недетской силой стиснули ребро его ладони. – Сейчас станет тепло, как летом, ты, главное, не бойся и не открывай глаза, я тебя в обиду не дам. Не будешь бояться?
Лисичка затрясла мордашкой: не буду, и вроде бы крепче сжала веки.
– Какая ты у меня молодец! – нахваливал её Репрев с преувеличенным восторгом, но она не замечала ни этого преувеличения, ни слабой дрожи в его голосе. Они оба закрыли глаза.
– Видишь что-нибудь?
Лисичка собрала на своём прелестном детском личике взрослые морщины, запрятала стиснутые веки под бровками, тужилась, распушая молоденькую шерсть.
– Я вижу! Вижу, вижу, вижу, вижу! – весело затараторила она.
– Сосредоточься, – строго сказал полуартифекс.
– Как это?
– А вот так: не отвлекайся. Вглядывайся в то, что видишь вокруг себя.
– Вижу разноцветные ниточки! – вертела лисичка головой.
Полуартифекс тоже петлял чёрным носом.
– А видишь где-нибудь алую, красную такую ниточку? – взволнованно произнёс он.
– Да вот же она! – обрадованная находкой, воскликнула кроха.
– Кажется, и я нащупал, она ведёт…
– В небо! – взвизгнула она со святой простотой.
Репрев замолчал, затаив дыхание. А спустя минуту невесело спросил:
– Тебе ведь ничего неизвестно о твоих родителях, так? – спросил у неё печальным голосом Репрев.
– Ты найдёшь моих маму с папой? – жалобно просипела лисичка, прильнув к полуартифексу.
– Так это твоё желание? А
