Холли отыскала справа от себя проход и вошла в него.
Если это действительно концентрические круги, – подсказала я, – то мы сейчас движемся в противоположную его центральной части сторону.
– Тут приходится то входить, то выходить, чтобы иметь возможность двигаться дальше. Теперь снова должен быть перекресток. Немножко света, пожалуйста. – Я немного посветила ей, и там действительно оказался перекресток. Холли выбрала левый коридор. Я снова спряталась и погасила свет.
Значит, вы сдержали свое обещание и выучили весь путь наизусть?
– Да. Ведь это была последняя просьба Жако. После разговора с ним я помчалась к своему тогдашнему бойфренду и больше никогда не видела своего братишку. Рут, моя невестка, – она делает всякие ювелирные украшения – сумела по рисунку Жако сделать мне что-то вроде серебряной подвески. Когда я окончательно ушла из дома, то взяла эту подвеску с собой и постоянно на нее смотрела, каждую неделю, наверно, повторяя наизусть рисунок лабиринта. Теперь будет поворот налево.
Мы повернули налево, и в голове у нас обеих буквально взорвалась боль. Холли зашаталась, упала, но почти сразу вскочила. Однако новый приступ боли на этот раз пронзил ее лодыжки и колени, а перед нашими опаленными глазами словно вспыхнуло множество разноцветных огней. Когда моя «хозяйка» подняла голову, я успела заметить Константен, стоявшую над нами; ее «третий глаз» был открыт и прямо-таки пылал ярко-красным пламенем.
– Покажи мне выход, – спокойным, «материнским», тоном приказала Холли Вторая Анахоретка, – или я превращу твое тело в пылающий факел, чтобы осветить себе путь, и ты будешь долго корчиться и вопить от боли.
Чакры у Константен на ладонях тоже были открыты и пылали красным пламенем, а пальцы обеих рук сжимали светящиеся тяжелые психострелы, с помощью которых она намеревалась осуществить свою угрозу. Холли, вся дрожа, бормотала: «Пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо…» Я не знаю, что именно услышала Константен, как много она знала, сколько психической энергии еще осталось в ней после битвы, но, по всей видимости, вполне достаточно, чтобы нас прикончить. И я решила оттолкнуть ее от Холли, загнать обратно во Мрак, чтобы хотя бы у Холли был шанс выбраться живой.
И я, объятая сиянием, покинула тело своей «хозяйки».
Ледяным гневным тоном Константен спросила:
– И кто же ты?
Я – Маринус.
– Маринус? Хорошо. Пусть будет Маринус. Времени слишком мало. Веди.
Если ты убьешь нас обеих, ты тоже умрешь.
– Зато я умру чуть более счастливой, зная, кого мне под конец удалось прикончить.
Но придумать сколько-нибудь стратегически обоснованный ответ я не успела: «третий глаз» Константен померк, ее голова как-то странно дернулась назад, а тело кулем сползло на пол.
– Я ЖЕ ТЕБЕ СКАЗАЛА! – Холли издала какой-то горловой, скрипучий звук, похожий на клич берсеркера, и второй раз с силой опустила какой-то непонятный, но явно тяжелый предмет на голову нашего главного врага. – НИКТО НЕ СМЕЕТ УГРОЖАТЬ МОЕЙ СЕМЬЕ! – И она в третий раз ударила Константен.
Мое сияние стало еще ярче, и я увидела, что Холли, тяжело дыша, склонилась над бездыханным телом Иммакюле Константен, голова которой представляла собой месиво из крови, золотисто-белых волос и бриллиантов. Я снова нырнула в тело Холли и сразу почувствовала, что она буквально охвачена испепеляющей яростью, выделявшейся на фоне множества иных, еще незнакомых мне, эмоций. Через несколько секунд Холли резко нагнулась, и ее вывернуло наизнанку тремя мощными спазмами.
Все хорошо, Холли, – сказала я. – Я с тобой. Все хорошо.
Холли вырвало в четвертый раз.
Я синтезировала каплю седатива и ввела его ей прямо в гипофиз. Ну, теперь, по-моему, ты покончила со всеми врагами.
– Я ее убила. – Холли трясло. – Я убила… Это просто… я вроде… Нет, это была не я! Но я знаю, что это я ее убила.
Я ввела ей еще успокаивающее и сказала: Она, возможно, еще жива… Точнее, почти жива. Если хочешь, я проверю.
– Нет. Нет! Мне этого лучше не знать.
Как хочешь. Что это было за орудие убийства?
Холли уронила загадочный предмет и сказала:
– Это скалка.
Господи, где же ты взяла здесь скалку?
– Я прихватила ее у вас на кухне. Еще в 119А. И сунула в сумку.
Холли выпрямилась и охнула. Я тут же постаралась снять боль в ее вывихнутом колене.
Зачем же ты ее взяла?
– Вы все время говорили о Войне, а у меня с собой не было даже складного швейцарского ножа. Так что… Да, я понимаю: истеричка, вооруженная скалкой. Совершеннейшее клише. Криспин бы просто вытаращил глаза и сказал: «Ну-ну, давай дальше!» Но мне хотелось… понимаешь?… Ну, хоть что-нибудь иметь на всякий случай. Я ненавижу кровь, так что нож я брать не стала, оставила их все в буфете, а вот скалка… В общем, вот так. Господи, в какое дерьмо я вляпалась, Маринус! Что я натворила!
Ты всего лишь убила Вечного Хищника, которому было два с половиной века. Причем сделала это с помощью самого примитивного кухонного приспособления. Это было просто здорово, хотя до этого ты весьма успешно изображала из себя жалкую перепуганную пожилую тетку в слезах и соплях.
– Насчет испуга, слез и соплей все верно; мне для этого не потребовалось никаких усилий.
Однако Мрак наступает, Холли. Куда нам теперь?
Она взяла себя в руки.
– Немного света, пожалуйста. – Я посветила ей, и мы увидели перекресток, где на нас напала Константен, теперь лежавшая на полу мертвая или умирающая. – В каком направлении мы двигались?
Я вспомнила, что мы, когда упали, несколько раз поворачивались лицом к Константен, которая ходила вокруг нас и угрожала. Я прибавила свету, но от этого стал виднее только ее труп и лужа рвоты.
Нет, я не могу сказать с уверенностью.
Холли охватила паника. Я старалась, как могла, ее успокоить.
До нас уже доносилось монотонное пение наступавшего Мрака.
Если хочешь, я попробую повести нас.
– Да, – хрипло прошептала Холли. – Пожалуйста, веди.
Перед нами открылось сразу четыре совершенно одинаковых с виду прохода.
Впрочем, нет! Один был, пожалуй, чуточку светлее.
Холли, из лабиринта есть только один выход, верно?
– Да.
Я выбрала более светлый коридор и повернула направо, но уже через десять шагов прямо перед нами возникла стена Мрака. Мрак заполнял туннели, как блестящая, медленно текущая вода. В его приглушенном пении слышались голоса. Мы не сделаем вам больно, обещали они на неведомых языках, не сделаем больно…
