Повернувшись, он помог Паскаль взобраться на борт и перейти в ялик.
И увидел лицо Карлы. Она смотрела на берег. С испугом.
Рыцарь проследил за ее взглядом.
По берегу реки к ним приближался человек. Он шел с востока, из-за вытащенных на берег лодок. Походка его была уверенной: он направлялся к лестнице причала, где стоял Бернар Гарнье.
– Матиас? Это Орланду, – узнала своего сына Карла.
В здоровой руке молодой человек держал ведро.
– Да. Это он, – подтвердил госпитальер.
Он покрутил головой, разминая шею. Черт. Пришлось вернуть Паскаль в плашкоут.
– Матиас, что он делает? – непонимающе охнула Карла.
Тангейзер знал, что задумал его пасынок. Вероятно, он и сам поступил бы так же. Возможно, он оставил бы Орланду здесь, но страх и растерянность в голосе супруги исключали этот вариант. Карла повернулась и посмотрела на него. Губы у нее дрожали, как у ребенка.
За все время их знакомства – наполненное страданиями и ужасом – мальтийский рыцарь ни разу не видел даже намека на то, что дух этой женщины может быть сломлен. Однажды он был сломлен, задолго до их встречи, но Карла выковала его снова, из металла, неведомого даже Тангейзеру. Тогда причиной этого был Орланду, который даже не подозревал об этом – как не подозревал и теперь.
– Матиас? – настойчиво повторила итальянка.
– Орланду пытается выиграть время, которое нам больше не нужно, – уклончиво ответил ее муж.
Делиться с ней своими догадками он не стал. Карла кивнула. Госпитальер наклонился, и супруга сжала его руку. Ее ладонь была холодной и мокрой, и это прикосновение на секунду лишило его дара речи. Он улыбнулся:
– У нас у всех кончаются силы, а цель уже близка. Это самый опасный момент. Держись. Позаботься о дочери, а я позабочусь о сыне.
Тангейзер показал Паскаль на утку и алебарду и объяснил, что делать:
– Четыре или пять рывков, не очень сильных, и река свободна. Покажи Гриманду, как действовать. Если милиция пойдет на приступ, прикажи ему разорвать заграждение и прыгай в ялик. Я оставляю жену и дочь на твое попечение – и остальные сокровища тоже. Поэтому действуй так, как действовал бы я. Помни о Юсти. Будь безжалостна. Решения принимаешь ты, а не Карла. Поняла?
Девочка кивнула. Но смерть Юсти изменила ее. Она схватила Матиаса за руку:
– Почему вы возвращаетесь?
– Я не могу отпустить всех мальчиков, – усмехнулся рыцарь. – Чтобы не остаться одному.
Он положил руку на плечо Гриманда и склонился к его уху:
– Мой Инфант, у меня дело на берегу. Мальчик с ведром.
– Ты упрямый человек, – отозвался гигант.
– Сегодня подходящий день для упрямства. Слушайся Паскаль.
Гриманд кивнул. Тангейзер сжал его плечо:
– Если возникнут сомнения, разрывай дамбу. Ради Эстель, ради нашего соловья.
Он пошел к берегу.
– А что в ведре? – спросил король Кокейна.
Иоаннит не ответил. Нет смысла расстраивать Карлу.
Последний круг вот-вот замкнется.
Рядом с мертвыми обезьянами.
Глава 42
Мертвые обезьяны
Мальтийский рыцарь снял с плеча лук Алтана и вытащил четыре стрелы. Тетива была покрыта кровью, но турки плели ее, учитывая такую возможность. Чистый шелк, прямо из кокона, укрепленный рыбьим клеем и смолой. Приблизившись к укрытому знаменем трупу, Матиас вставил стрелу. Последний плашкоут был пуст. Тангейзер остановился.
От столпившихся на причале «пилигримов» его отделяло футов тридцать. Они смеялись, выкрикивали оскорбления, а один даже показал ему голый зад, но эти приглашения к битве не могли скрыть надежду, что госпитальер откажется от нее. Вид у некоторых ополченцев был свирепый, но начать боевые действия никто не решался. В большинстве своем они хотели, чтобы этот опасный противник ушел.
Гарнье, стоявший в сотне футов к востоку от причала, напоминал военачальника, удивленного тем, что дела идут относительно неплохо, однако у него не было опыта, который делает человека полководцем, плохим или хорошим: ему не приходилось посылать неисчислимое количество своих людей на верную смерть и смотреть, как они умирают.
Доминик справился бы лучше. Но если интуиция не обманывает Тангейзера, в ведре у Орланду лежит отрезанная голова Доминика.
Он не мог придумать, зачем еще его пасынку могло понадобиться ведро, разве что он решил принести войскам молока. Если же там голова, то никакой другой головы, кроме той, что раньше принадлежала младшему Ле Телье, Тангейзер тоже не мог представить. Орланду отправился с моста в особняк Марселя и ждал за дверью, рядом с мертвецами. Когда Доминик вернулся за Малышом Кристьеном, то увидел люстру, украшенную головой отца. А потом Орланду убил его и тоже обезглавил.
Не у каждого хватит духу отрезать человеку голову.
Глаза всех людей на берегу были прикованы к Матиасу, а не к Орланду. «Пилигримы» и не подозревали, что смотрят не туда, куда надо.
Матиас окинул взглядом берег.
Его пасынок проходил мимо разбредшихся по берегу ополченцев. Они не обращали на него внимания. Это свой, ученик Марселя Ле Телье, никак не меньше. А еще он повязал на руку белую и красную ленту. Лицо юноши оставалось в тени, но госпитальер чувствовал, что глаза у него горят. Черные глаза, как у его отца Людовико, и огонь в них был тоже черным. Вероятно, Орланду видел и Тангейзера, и Гриманда, и свою мать в ялике. Он умен, и он следил за происходящим, а ситуация складывалась необычная, и этого нельзя было не заметить. Обе стороны склонялись к тому, чтобы разойтись без дальнейшего кровопролития. Даже мальтийский рыцарь – в противном случае он уже атаковал бы врага.
Людовичи нельзя было отказать в хладнокровии.
Он собирался искупить вину за развязывание войны, развязав другую.
Так поступали тысячи правителей.
Орланду даст Гарнье взглянуть на голову Доминика, а потом убьет его. Красивый жест на огромной сцене. Вслед за чем, по всей видимости, последует героическая смерть, а возможно, и бессмертие.
Иоаннит понимал юношу. Понимал не только его потребность исправить содеянное, но и мучительное напряжение, чары которого перевешивали все остальное. Он понимал, почему за это стоило умереть, и не испытывал никакого желания лишать другого человека такой радости. Но цена, которую в этом случае пришлось бы заплатить Карле, была слишком велика.
Если Тангейзер позовет его к себе, Орланду пройдет сорок ярдов по берегу, и никто не попытается его остановить. Если парень откажется, то с этого расстояния Матиас сможет пронзить стрелой бедра Гарнье, а если повезет, то и мочевой пузырь. А потом уже не будет иметь значения, что у Людовичи в ведре – хоть молоко. Большая сцена погрузится в хаос, момент будет упущен, и Орланду сможет прислушаться к зову жизни, хотя шансы на это и невелики.
