дурить старого козлину настоящее наслаждение.
— Четыре, да. Но называются трикадельки. Три, — показывая ему три пальчика, с изящно выпяченным средним, серьезно уточняю я.
— Ну, это же блюдо.
— Но почему трикадельки?
— Я не знаю, госпожа Дори, — в отчаянии произносит он. — Если хотите, я могу уточнить.
В качестве ответа, я величественно киваю. На самом деле мне очень нравится его злить. Потому что день ото дня, я замечаю, как в его глазах прибавляется безумия. Каждый день на пару делений больше, словно уровень его умопомешательства медленно повышается. Еще чуточку и он будет потрясенно смотреть на меня. Так же, как мерзавец Гельминтас, когда сказал, что такое не видал никогда и что я одна во Вселенной. Доктор расстроенно сопит. Сегодня его усилия дают такой же нулевой результат. Очередной колдунский аппарат, которым он пытается меня утомить, не работает от слова совсем.
— Ничего не понимаю, госпожа, — скучно скрипит он и смотрит на меня больными глазами наивного дурачка, которому только что прилетело между ног. — Вы совсем ничего не помните?
— Вы знаете, я кое-что припомнила, — улыбаюсь я. — Прямо сейчас, просекаете, мой дорогой друг?
— Что? — оживленно вскидывается Зогу и принимается отстегивать от моих запястий ремешки с укрепленными на них металлическими блинами. — Что вы вспомнили?
— Со мной работал один старик, — начинаю фантазировать я, — такой с бородавкой, знаете, синьор?
Потухший доктор огорченно мотает головой, нет, такого он не припомнит. Я развожу руками и почесываю бровь. К сожалению это все, мой дорогой друг. Бородавка, это то на что у меня хватило сегодня воображения, щедро сдобренного Алекзандром. Больше милости от полноправной владелицы Мусорной Долины хитроумной Трикси, пока не ждите.
Морщинистый плевок щелкает тумблерами на своих приборах и зло зыркает на прекрасную Беатрикс, которая удобно растянулась на подушках. Я подношу к губам бокал, медленно втягиваю аромат, а потом отпиваю половину.
Пока его дюжие прихлебатели вывозят из комнаты оборудование, я со сладкой улыбкой смотрю в худую спину, на которой немым укором горят все печали проклятого Харидвара. Ничего, погоди, засранец, я тебе еще наваляю. Ты меня надолго запомнишь, старый хрен. С поклоном любезный мошенник удаляется, слышится щелчок магнитного замка, и я остаюсь в одиночестве.
За сегодня четвертая неудачная попытка, колдануть меня. Замок щелкает почти каждый час, доктор Зогу появляется вооруженный очередным планом как втиснуть в мой разум чужие голоса, которых я не понимаю. Что ж, когда-нибудь им надоест. И времени, чтобы выбраться отсюда остается все меньше. Вздохнув, я откидываюсь на подушки и смотрю в огромное во всю стену окно. За ним мне что-то беззвучно вопит Штуковина. Изо всех сил мигает своими бесчисленными мирами.
Гадина. Если бы не ты, то я здесь не оказалась. С самого начала, ты гнала меня сюда. С того самого момента, когда заставила Фогеля явится ко мне в Башню, чтобы тебя починить. Якобы починить, потому что никакой поломки и не было. Да я пол Старой Земли протопала за твоей больной требухой! Матушка, что я только не вынесла. Это была полная панорама. Меня много раз чуть не отправили на тот свет. И все потому, что тебе захотелось! Никогда! Больше никогда, слышишь!! Я делаю глоток Алекзандра, и меня нахлобучивает все сильнее. Мои милые бухарики. Мой милый недотепа — красавчик Эразмус Фогель. Передо мной взгляд серьезных серых глаз с беззащитными женскими ресницами. А ведь если бы не Штуковина, то я бы его никогда не полюбила. Ведь правда? Никогда. Парадокс! Собравшись, я стараюсь дышать ровнее. Так не пойдет!
«Дорогая Трикси»! — как можно более спокойно думаю я, — «ты большая умница. Но могла бы ты не произносить слово никогда. Скажем…»
Я запинаюсь и задумчиво барабаню пальцами по бокалу. Размышляю, пытаюсь найти подходящее определение. Разноцветные огоньки из-за легких штор, защищающих меня от безумия, смотрят на великую госпожу Беатрикс Первую.
«Скажем», — продолжаю я, — «никогда»?
Договорившись сама с собой, я тут же нарушаю правила и произношу это вслух.
— Никогда! — громко говорю я, пробуя слово на вкус. От него несет затхлой безысходностью, краем, за которым пропасть. Просто невыносимо! Вздохнув, я плетусь в душ, где моюсь и фыркаю почти час. Вода доставляет мне неземное удовольствие. Прикрыв глаза, я вспоминаю Оранжевую реку, кваканье лягушек, тихий шелест ветра блуждающего в рогозе. Фогеля, который тащит меня с глубины, его отчаявшиеся глаза:
— Господи! Я думал, что тебя потерял!
Теплые губа на моих губах и яркие вспышки, светлячки среди мрака. Волшебство, лучшее волшебство во Вселенной. Ничего, мой дорогой! Я к вам все равно вернусь, кто бы не стоял у великой Трикси на пути. Пока я в клетке, но обязательно придумаю, как из нее выбраться.
Тщательно вытираясь куском ткани, я продолжаю думать. Что у меня есть? Столовые приборы, которыми меня снабжают щедрые хозяева, все из пластика. Ножи, вилки, ложки — из вихляющегося, хилого пластика. Бутылки из под бухлишка? Я прикидываю. А потом отрицательно качаю головой. Хорошо я буду смотреться, в ожидании какого-нибудь болвана с бутылкой в руке! Мало того, что они никогда не ходят по одному, так еще и подсматривают за мной с помощью камер. Этот момент я уже уяснила.
У меня есть браслеты из блескушки, которые мне милосердно вернул мой морщинистый дружок. Ну и что я смогу с ними сделать? Ответ напрашивается сам собой — ничего. Пока мои враги не в курсе, что я ломаю комедию, но если я попытаюсь уговорить кого-нибудь бутылкой по голове, ситуация в корне изменится. И что я смогу противопоставить им в этом случае? Мою красоту и милосердие?
Посох, они предусмотрительно отняли, коробку с плесневелым панджаарским сухариком тоже, даже сухие остатки цветов, которые мне подарил Юсуф. У прекрасной принцессы с зелеными глазами на руках только ее сумочка. Только прекрасная чумовая сумочка.
Ну и совершенно бесполезная маленькая красивая штучка. За дверью щелкает магнитный замок. Кто-то настырно зовет меня.
— Вы здесь, госпожа Дори? Мы принесли ужин!
— Я сейчас выйду! — откликаюсь я, думая о том, что я так и не поняла, для чего судьба меня так закатала. Загнала храбрую Трикси в угол со старой столовой ложкой и неодолимой преградой из старых камней.
— Не беспокойтесь, мы
