своими ценностями и образом жизни»{360}. Многие эксперты и комментаторы считали, что в деле установления в Японии эры процветания, внутренней стабильности и мира между народами, беспрецедентной для истории Нового времени, основная заслуга принадлежала ЛДП и центральному бюрократическому аппарату. Отметив тесную связь, существующую между политиками и бюрократами, один ученый особенно восхвалял «высшую гражданскую службу» за то, что она «начала проводить важные мероприятия в сфере социальной и экономической политики», которые позволили Японии достигнуть «замечательных успехов»{361}.
Иностранные наблюдатели присоединились к восхвалению послевоенного возрождения Японии и растущего изобилия. В 1979 г. была опубликована книга Япония — номер один, ставшая бестселлером в Японии и Соединенных Штатах. Ее автор, известный социолог, признавал, что японское общество справедливо получило свою долю невзгод. Но он заключал, что в целом «Япония более успешно, чем любая другая страна, справилась с большинством основных проблем постиндустриального общества»{362}. В то же время Эдвин О. Райсхауэр, столь пессимистичный 25 лет назад, назвал Японию «самой организованной и динамичной из всех основных стран»{363}. Выдающийся футуролог Герман Кан был настолько впечатлен японской экономикой, что рассматривал Японию как очевидного наследника Америки. Он заявлял, что XXI столетие будет принадлежать островной нации.
Многие простые японцы выражали удовлетворение ходом дел в поздний период эры Сева. В это время было взращено их чувство гомогенности и принадлежности к среднему классу. Несмотря на очевидную разницу в уровне доходов, за 20 лет, с начала 1970-х до конца 80-х, более 90 % японцев — мужчин и женщин, фермеров и горожан, сарари-мэн и секретарш — определяли себя как «средний класс» во время ежегодного опроса, проводимого службой премьер-министра, а также выборочными опросами, проводимыми средствами массовой информации.
Всеобщая приобщенность к потребительству и желание обладать как можно большим количеством материальных благ также в значительной степени способствовали ощущению, что Япония была страной одного класса. Одни и те же мода и пища, которые можно было увидеть и съесть в любом городе и любой префектуре, также усиливали чувство гомогенности. Этому способствовал и телевизор. К 1960 г. в половине всех японских домов были телеприемники. Более 90 % японцев смотрели Олимпийские игры по своим черно-белым телевизорам. В 1975 г. приблизительно такой же процент имел в своих домах цветной телевизор. В среднем 4 часа в день японцы смотрели по телевизору новости, сериалы, кулинарные шоу, спортивные репортажи и «телевизионные события», такие как весьма популярное «Вокальное состязание белых и красных» — трехчасовая программа, которая шла в эфире NHK в канун Нового года. В ней принимали участие ведущие певцы, которые представляли свои хиты прошедшего года. Это создавало впечатление причастности каждого к универсальной национальной культуре. Даже местные диалекты, которые в довоенной Японии являлись одновременно клеймом и поводом для гордости перед «чужаками», все реже и реже звучали в эфире, по мере того как «японский язык NHK» превращался в национальный стандарт.
После завершения оккупации правительство вернуло контроль над начальным и средним образованием Министерству образования. Начиная с конца 50-х токийские чиновники стали рассылать рекомендации по составлению школьной программы и использовать свою власть для пересмотра и написания учебников. В результате дети по всей стране вновь стали проходить одни и те же темы, иногда даже в одни и те же дни. Утвержденные учебники доводили до школьников те мысли, что просвещенное правление Мэйдзи вывело Японию на дорогу модернизации, что 30-е и 40-е были отклонением от правильного пути, которое лучше всего быстро пройти. Вместо того, что Япония «вторглась» в Китай, было принято деликатно говорить, что война была Японии «навязана». Поздний период эры Сёва трактовался как возвращение на путь мира и прогресса. В то же время курсы по этике, возвращенные в начальные и средние школы в 1958 г., давали учащимся возможность поговорить о семейных отношениях, обязанностях перед обществом и национальных ценностях.
Несмотря на стандартизацию образования, массовой культуры и материальных стандартов жизни, концепция единственного среднего класса не совсем точно отражала ту реальность, которая наблюдалась в семье, школе и на работе. Об этом свидетельствуют истории сельских семей Японии. Более того, даже в главных городах страны, где столь много людей стремилось к образу жизни сарари-мэн, менее четверти всех работников были служащими, которые имели пожизненную занятость. Лишь немногим более 50 % выпускников высшей школы продолжали получать образование в колледже (и только маленькая их часть успешно проходила через вступительные экзамены и попадала в элитные университеты). Ощущение гомогенности маскировало существование различий — между городом и деревней, мужчинами и женщинами, молодыми и старыми. По мере приближения эры Сёва к своему завершению, разница в образе жизни более 100 миллионов японцев добавлялась к спектру критики позднего периода эпохи Сева.
В то время как некоторые японцы демонстрировали свой восторг по поводу экономического чуда, другие порицали рост ВНП и общий подъем экономики за те социальные издержки, которые наносили удар по простым мужчинам, женщинам и детям, населявшим страну. Немногие могли отрицать, что в послевоенные десятилетия в целом уровень жизни улучшился, или тот факт, что количество выигравших от стремительного роста превышало количество проигравших. Тем не менее, длинный, заполненный толпами, путь от дома до офиса и стесненные жилищные условия продолжали быть бедствием для обитателей городов. Более того, бурная индустриализация превратила Японию в «рай для загрязнителей окружающей среды», как выразился один наблюдатель. Токсичные воды отравляли пищевую цепочку, реки и ручьи загрязняли прибрежные воды, делая невозможным в них рыболовство, а выхлопы автомобилей смешивались с дымами заводских труб, создавая тучи удушающего фотохимического смога{364}.
В конце 50-х и на протяжении 60-х тысячи жителей промышленных городов, таких как Ёккаичи в префектуре Миэ, страдали от астмы и других респираторных заболеваний. Обитатели городов и деревень, расположенных вдоль реки Дзиндзу в префектуре Тояма, были отравлены кадмием. На западе Японии 12 000 детей заболели диареей, лихорадкой и лейкемией, а 130 из них умерли, попив молоко, содержавшее мышьяк, которое продавала молочная компания «Моринага». Наиболее вопиющий случай загрязнения окружающей среды произошел в городе «Минамата» префектуры Кумамаото. Там из-за деятельности корпорации «Чиссо» в воды, в которых местные жители ловили рыбу, попала ртуть. Это вызвало вспышку болезни дегенеративного характера, которая развивалась от онемения конечностей до ухудшения зрения и слуха, потери контроля над телом и падения умственной способности. Болезнь впервые появилась в 50-х, а к 1979 г. более 300 жителей Минамата умерло, еще у 1300 отмечались те или иные ее симптомы.
В конце концов ЛДП и бюрократы приняли один из самых суровых в мире законов, направленных против загрязнения окружающей среды. Но они
