потрескивание огня. Наклонившись еще ниже, король взял Шарлотту за плечи, помогая ей подняться.
— Девочка моя, — прошептал он, — не плачьте, даже если в мире нет ничего прекраснее ваших слез...
Он с наслаждением вдыхал свежий, давно забытый запах сирени. У госпожи де Монтеспан была отличная память, и она не забыла, какими духами должна подушить Шарлотту перед встречей с королем. Руки короля сами собой сомкнулись в объятии. Он чувствовал, как жарко, по-молодому, забилось у него сердце, и прижал милый призрак к себе, прикоснулся губами к щеке, она оказалась такой нежной... Он искал губы и нашел их... Шарлотта застыла, будто пораженная громом, и не оказывала ни малейшего сопротивления. Если такова цена за спасение жизни Альбана, она готова была заплатить ее.
Но вдруг раздался ласковый голос, который решительно произнес:
— Сир, вы не можете сделать это. Ваша душа окажется в смертельной опасности.
— Разве вы не должны были приехать завтра? — проронил Людовик и освободил Шарлотту, а она, отступив на несколько шагов, почувствовала горький осадок разочарования. Ментенон! Опять она! Ненависть этой женщины преследовала ее неотступно, и сейчас она у нее украла последнюю возможность спасти Альбана!
Мадам де Ментенон сделала небольшой реверанс, вовсе не собираясь отступать перед недовольством короля.
— Да, я собиралась, сир. Но в глубине своего сердца почувствовала, что мой король готов пожертвовать спасением своей души!
Людовик возразил с поддельной самоуверенностью всех мужей, захваченных врасплох на месте преступления:
— Вам повсюду чудится грех! Перестаньте, наконец, мадам, следить за мной, как за шкодливым мальчишкой! Да, я обнял мадам де Сен-Форжа, желая ободрить ее и утешить.
— Утешить? Объятия походили скорее на... прелюдию. Если поздней ночью король, одетый только в халат, целует женщину в двух шагах от кровати, я по опыту знаю, что следует за таким поцелуем!
— И что из этого? Вы не моя гувернантка, мадам! А я пока еще не дряхлый старик! И мне случается вспомнить об этом... на мое счастье, — добавил он, лаская Шарлотту нежным взглядом. А Шарлотта между тем находилась в страшном замешательстве и не знала, как ей поступить.
Зато тайная супруга короля оставалась незыблемой как скала. Еще более почтительным, ласковым и медоточивым тоном она продолжала:
— Сир! — не голос, а настоящий бархат. — Если я заговорила о грозящей вам опасности, то это не слова, брошенные на ветер, а серьезное предостережение. Король вправе оказать милость любой придворной даме, но только не мадам де Сен-Форжа. Вернее, мадемуазель де Фонтенак.
— Покончим с намеками на неведомые нам тайны! Говорите прямо, по какой причине!
— Потому, сир... что она ваша дочь!
Гнетущее молчание воцарилось в роскошной опочивальне. Глаза Людовика от изумления округлились, а Шарлотта, закрыв лицо руками, вновь упала на колени, почувствовав, что привычный для нее мир пошатнулся и развалился на куски.
Король несколько опомнился от потрясения, но голос его звучал глухо, когда он спросил:
— Что за глупые предположения?
— Ее мать смиренно призналась мне во всем, и я после ее исповеди обратила особое внимание на юную мадемуазель. Дочь мадам де Фонтенак родилась после той единственной ночи, которую она удостоилась провести с вами. Вот почему с тех пор, как эта молодая девушка стала служить в свите герцогини Орлеанской, я делала все возможное, чтобы она была как можно дальше от Его величества короля. Я хотела любой ценой избежать того, что могло случиться сегодня...
— Было бы куда проще открыть мне эту истину с самого начала!
— Это значило бы открыть эту истину и ей. Можете себе представить, как бы она вознеслась и возгордилась!
— Никогда! — возмутилась Шарлотта. Она встала с колен, но тут же вновь присела на пол, чувствуя, что лишается сил. — Я бесконечно любила господина де Фонтенака, он был лучшим из отцов. И наша глубокая взаимная привязанность не могла быть случайной... А зная свою мать, как знала ее я, я думаю... Я думаю, что она солгала, желая привлечь к себе внимание дамы, играющей немалую роль при дворе, где мою мать не принимали. Она... она была способна на все!
— Как вы можете так говорить? — оскорбилась мадам де Ментенон. — О своей матери, которой нет уже в живых! Имейте же к ней почтение!
— Она не пощадила моего отца! Простите меня, сир, — продолжала Шарлотта, поднявшись на ноги, — я должна была бы почувствовать себя вознесенной на небеса от возможной чести принадлежать к королевскому роду, но я остаюсь преданной тому, кого без колебаний продолжаю называть своим отцом. Порукой, что он мой настоящий отец, его безоглядная и щедрая любовь.
— Значит, своего короля вы не любите? — спросил король с такой неподдельной печалью, что Шарлотта невольно растрогалась.
— Я почитаю моего государя всеми силами своей души, и я его самая послушная подданная, но я не могу не слушать свое сердце. А оно говорит мне, что мадам де Фонтенак солгала.
— Перед лицом господа не лгут! — грозно проговорила мадам де Ментенон. — Я тоже не так доверчива, как может показаться на первый взгляд, и я заставила ее повторить свое признание перед аббатом Гобленом, моим духовником, в церкви Сен-Жермена. Что вы на это скажете?
Шарлотта приготовилась возражать, но Людовик остановил ее:
— Не будем продолжать! Мы прикасаемся к тайне души, которая после всех своих откровений должна держать ответ перед господом. У нас нет возможности проникнуть в эту тайну.
— Но такая возможность тем не менее была, и должно...
— Спасибо, мадам. Я не нуждаюсь в вашей помощи, чтобы сделать подобный вывод. И теперь вынужден попросить вас, поблагодарив за столь рьяное радение о моей душе, удалиться и дать мне возможность завершить... аудиенцию, которую я давал мадам де Сен-Форжа!
Мадам де Ментенон едва не задохнулась:
— С того самого места, на котором я ее застала? Но, сир...
Людовик от гнева стал пурпурного цвета.
— Я сказал «аудиенцию», мадам! А не галантное приключение! Извольте оставить нас!
Ответить что-либо значило усилить гнев короля, который мог стать всерьез опасным. Даже для супруги. В особенности для супруги. Выпрямившееся в праведном негодовании черное платье вынуждено было склониться в низком реверансе и удалиться.
Шарлотта и король стояли друг напротив друга в молчании. Наконец король улыбнулся.
— Невероятное сходство! Если бы мне сказали, что вы дочь графини де Лавальер, я бы поверил сразу... И тогда вы бы уж
