засекреченные по его приказу.
Естественно, в такой хронике нуждались создатели фильма «XX век».
В результате Бенгт и вся семья Мюлен приезжали в Москву, а фуры со студии Горького (уж не знаю, были ли это «газели» или «трейлеры») совершали челночные поездки Москва — Западный Берлин часто и регулярно. Ночевали представители студии в особняке «Хроноса» (экономили на гостинице), там же на кухне ели привезенный харч. Мечта любого тогдашнего командированного.
Зато в Москве наш Бенгт имел номер люкс в гостинице «Россия», а также приставленную к нему машину с шофером. А если снимал, то и оператора. А иногда и командировки в города, куда иностранцев не пускали. Он, между прочим, попал и на первый в СССР процесс серийного убийцы Чикатило, хотя от советских граждан даже имя убийцы скрывалось.
Нетрудно догадаться, что, очутившись в Москве, Бенгт тут же звонил нам. И в первый же вечер шофер вез его на Дм. Ульянова. Семья Мюлен ни слова не говорила по-русски, и возможность поболтать с мужем и со мной, а иногда и встретить кое-кого из немецких знакомых у нас была очень приятна. К мужу Бенгт по-настоящему привязался, даже ходил к нему в больницу Академии наук, где Д.Е. часто лежал в ту пору.
И вот в один из приездов мы посвятили Бенгта в наш план свидания с сыном. И он сразу загорелся (они с Аликом до этого уже познакомились в Нью-Йорке). Вся организационная часть плана легла на его плечи. Он должен был по телефону согласовать время свидания.
Алик и Виталик собирались на месяц в Кёльн — готовить свою выставку. Я подала заявление с просьбой предоставить мне командировку в Берлин на 10 дней.
Бенгт сообщил Алику, когда я буду в Берлине.
И вот я прилетела… Но тут начались мелкие неувязки, от которых я прямо потеряла голову. Меня поселили не в той гостинице, в которой я всегда останавливалась. Тот дом на Фридрихштрассе, как оказалось, решили превратить в валютный отель. Надо было немедленно связаться с Бенгтом, сказать, что я прибыла, но живу в другом месте.
Телефон стоял на столе в номере. И я попыталась связаться с Мюленами. Увы, это оказалось невозможным. Провода между двумя Берлинами и между Восточным Берлином и Западной Германией были перерезаны. Даже после объединения Германии еще несколько лет из одной части города нельзя было дозвониться в другую. Я этого, конечно, не знала. Звонила и звонила, но, кроме длинных гудков, ничего не слышала.
Слава богу, у меня оказался телефон нашего общего с Бенгтом друга фон Вицлебена, тоже немецкого аристократа, но одновременно влиятельного военного в ГДР. Вицлебен был дома у себя в Потсдаме. И через 15 минут перезвонил мне, сообщив, что Бенгт и его жена Ирмгард собираются на следующий вечер в Восточный Берлин, у них там состоится показ и обсуждение фильмов Ирмгард. Мне надо встретиться с ними и все обговорить. Адрес он продиктовал.
Этот вечер навсегда запомнился мне. Сперва длиннейший показ неинтересных лент (а что мне могло быть интересным в тот вечер?), потом долгие дебаты, потом бесконечный ужин-банкет, который заказал Бенгт. И, наконец, поездка на его машине по улицам спящего города в кромешной тьме и под проливным дождем. Более плохо освещенного города, чем Восточный Берлин, я не знала. Даже в темной брежневской Москве было светлее.
Все кончилось хорошо. Бенгт мой адрес узнал (довольно задрипанное здание в центре, недалеко от Александрплац, и в подъезде дверь с разбитым стеклом). И на следующий день мы с Аликом встретились.
Но почему в решающие моменты жизни льет проливной дождь?
Наверное, это все-таки неспроста! И, наверное, глубоко символично, что встреча матери с сыном, чьи судьбы были безжалостно разъяты, произошла в городе, который был безжалостно разрезан надвое.
Впрочем, это уже мелкая философия на глубоких местах.
Немцы хотели покорить всю Европу, и их покарали. А в чем была вина сына? Только в том, что он видел и изображал мир не так, как его видели и изображали обласканные властью соцреалисты. А в чем была моя вина?
…Как-то Алик рассказал мне о самом переходе из Западного Берлина в Восточный. «Дверок» в стене было несколько. Через одну пропускали немцев с западногерманскими паспортами и специальным разрешением, через другую — людей с американскими паспортами. Бенгт довел Алика до американского перехода и оставил его стоять у стены уже внутри ГДР, а потом переехал на своем «мерседесе» сквозь свою «дверку» и по территории Восточного Берлина добрался до Алика, чтобы отвезти его ко мне…
Веселая процедура!
Ну а о самой встрече матери и сына после десяти лет разлуки я уже рассказала.
Могу только добавить, что существовали и худшие варианты свиданий с уехавшими детьми. Например, родители брали турпутевку в Болгарию («курица не птица, Болгария — не заграница»). И туда приезжали сын или дочь из США. Маршрут и место встречи они как-то утрясали по телефону.
И вот экскурсия обозревает очередной памятник старины. А на горизонте появляется сын или дочь экскурсантов, мужа и жены.
Родители делают вид, что совершенно случайно встретили знакомую или знакомого: «Вот уж не ожидали! Какими судьбами?»
Короткий обмен приветствиями на глазах у остальной публики. Ни тебе обнять близкого человека, ни тебе заплакать. Потом можно отпроситься у гида и вечер (один-единственный вечер) провести с сыном или дочерью в кафе или в ресторане. И еще бояться, что кто-нибудь догадается и стукнет на работу или «куда следует».
Мы с Аликом все же всласть погуляли по городу, сходили в Пергамский музей, посмотрели алтарь, опоясанный фризами с изображением битвы олимпийских богов с титанами. К своему стыду, я не пошла в Музей изобразительных искусств в Москве, когда алтарь там выставлялся, не ходила и в Пергамский музей, хотя не раз была в Восточном Берлине.
А какое удовольствие посещать музеи с сыном-художником! Он расскажет, мимо чего нельзя пройти и где надо постоять подольше. Это удовольствие мы с мужем испытали потом — в Лондонской национальной галерее и в Музее Гугенхайма в Нью-Йорке.
И еще — радость покормить своего ребенка какой-нибудь вкусной едой. В тот раз я водила Алика по гэдээровским ресторанам, так как денег у меня было навалом: в соцстранах издали «Преступника номер 1» и денежки нам через Внешторгбанк поступали, но только если мы приезжали в эти соцстраны.
В восточноберлинских ресторанах было тогда почти московское меню с неизменными «котлетами по-киевски», не считая Forelle blau, отварной форели, которую в западногерманских ресторанах ели разбогатевшие герои Бёлля, те самые,
