«более или менее» (избытку или недостаточности) той или иной части. У него, очевидно, сложилась таблица классификации, и весьма вероятно, что он записал ее – словами или конспективно; такая таблица до нас не дошла, но воссоздать ее нетрудно.
Аристотель возражал против избыточной дихотомии, но его классификация началась с основы: разделения животного царства на две очень большие группы, которые он назвал «кровяными» и «бескровными» (это фундаментальное разделение сохранилось под названиями «позвоночные» и «беспозвоночные»).
Сравнительная анатомия и физиология. Почти все анатомические замечания можно найти в «Истории животных», но они смешаны с замечаниями по физиологии. В других книгах больший упор сделан на физиологию. Различие между анатомией и физиологией тогда было не столь явным, как в наши дни. Главной целью Аристотеля было описать животных, а едва ли возможно было говорить об органах, не упоминая их функций. С точки зрения Аристотеля, скорее функция создала орган, а не наоборот. Подробный рассказ об Аристотелевой анатомии и физиологии был бы бесконечным. Достаточно привести несколько примеров верных и неверных суждений.
Из-за того что Аристотель был зоологом, его анатомия естественно принимала вид сравнительной анатомии, а его классификация была основана, как и положено, на анатомической очевидности. Например, он изучил желудок жвачных и верно описал четыре его отдела.
Несмотря на свою осторожность, иногда он прибегал к опасным сравнениям. Ниже приведем наглядный пример «плохого» Аристотеля, обсуждать который не имеет смысла. В нем сочетаются не связанные между собой темы.
«Облысение заметно у людей больше, чем у всех животных; на это явление – общее, так как и у растений одни всегда имеют листья, у других они отпадают; и птицы, которые прячутся зимой, сбрасывают перья. Подобного рода явление представляет собой и облысение у людей, с которыми это случается; по частям падают и листья у всех растений, и перья и волосы – у животных; когда же это явление происходит сразу, оно получает особые названия, тогда говорят об облысении, листопаде, линянии. Причина этого явления заключается в недостатке теплой влажности; такой в особенности является жирная влага, поэтому и жирные растения чаще всего бывают вечно лиственные, но о них следует говорить в другом месте, ибо у них сопричины этого явления – другие. У растений данное явление происходит зимою, так как эта перемена для них важнее возраста, так же как для животных, которые прячутся в норы, ибо и они по своей природе менее влажны и теплы, чем человек. Люди же переживают свою зиму и лето в различные возрасты, – поэтому никто не становится лысым до времени половых сношений, а тогда скорее те, которые по природе склонны к ним; ведь мозг по своей природе – самая холодная часть тела; а любовное дело охлаждает, вызывая отделение чистой и природной теплоты. Понятно поэтому, что мозг ощущает это в первую очередь, так как части слабые и легко портящиеся требуют незначительной причины и толчка. Таким образом, принимая в соображение, что если сам мозг содержит мало тепла, то покрывающая его кожа по необходимости содержит тепла меньше, и еще меньше – волосы, поскольку они отстоят от него дальше всего, – понятным становится, что у кого имеется семя, те лысеют именно в этом возрасте. По той же причине лысеет только передняя часть головы и из всех животных только у человека: передняя часть потому, что здесь помещается мозг; из всех животных только человек, потому что он имеет наибольший и наиболее влажный мозг. Женщины не лысеют, так как по своей природе они сходны с детьми: и те и другие не производят выделения семени. И евнух не становится лысым, так как он превращается в женщину, причем волосы, появляющиеся позднее, или не вырастают у него совсем, или, если имеются, выпадают, за исключением волос на лобке: ведь и женщины упомянутых волос не имеют, а волосы на лобке у них растут»[147].
Несмотря на безрассудность подобных суждений, относиться к ним с презрением не следует. Перед нами не фольклор, который слепо принимается на веру, а преждевременные обобщения, основанные на слишком малом числе фактов, наблюдения за которыми велись без достаточной тщательности и которые были объединены слишком поспешно. Некоторые темы, с которыми обошлись так же небрежно, крайне сложны.
Что гораздо хуже, Аристотель имел весьма неверные представления о мозге и сердце, несмотря на то что главную функцию мозга почти за два столетия до него определили Алкмеон и Кротон. Аристотель считал сердце вместилищем ума; поэтому функция мозга, по его мнению, заключалась лишь в том, чтобы просто охлаждать сердце посредством выделения слизи и предотвращать его перегрев. Как мог этот опытный и мудрый человек прийти к столь нелепым выводам? Нечувствительность открытого мозга к манипулированию и ранению поразительна, и еще более поразительна чувствительность сердца к эмоциям; мозг кажется сравнительно бескровным и т. д. Во всяком случае, позиция Аристотеля вполне ясна: мозг может служить разуму косвенно (своим воздействием на сердце), но не является вместилищем разума. Крайне любопытно, что Аристотель, сын врача, меньше интересовался медициной, чем наукой и философией. Очевидно, он не был знаком с сочинениями Гиппократа. И все же невозможно не испытать потрясение из-за его неправоты в одном из наиболее фундаментальных вопросов человеческой жизни.
Привычки животных. «История животных» полна замечаний, связанных с любопытными привычками животных. Почти все они были известны наблюдательным крестьянам или рыбакам задолго до Аристотеля, но требовались любознательность и упорство, чтобы критически осмыслить эти наблюдения и описать их научным языком. Его критика варьируется от одного случая к другому. Иногда приходится поражаться ее глубине и уверенности, в других случаях можно лишь покачать головой и задаться вопросом, как мог он допустить такую небрежность. Ответить можно, разумеется, тем, что гений даже в своих лучших проявлениях никогда не бывает постоянным. Aliquando bonus dormitat… Aristoteles! (Иногда и добрый наш… Аристотель дремлет!) Необходимо сделать это замечание, потому что хорошие примеры, которые я собираюсь привести, не должны внушать неправильную мысль об «Истории животных». Критики уделяли внимание главным образом удачным местам. Любопытно было бы провести статистический анализ всей работы и решить, как часто мастер прав, как часто ошибается, и оценить степень его корректности в каждом случае.
Его описание электрического аппарата скатов, наверное, неудивительно, ведь многие рыбаки испытывали удар на себе; однако описание Аристотеля важно, потому что оно серьезно и объективно – описание человека, который еще не мог знать электрической природы этого явления, который вообще не знал об электричестве, однако не был сбит с толку и не говорил о чудесах, а просто привел свои
