ему Лопухина, не обращал, на неё никакого внимания, торопливо накидывая — на себя брошенный при входе в комнату Шастуновым плащ.
— Прощай, — сказал он. — Тебе нечего бояться. Я дам тебе знать… — И он выбежал из комнаты.
Уверенным шагом прошёл он мимо солдат. Увидя у ворот унтер-офицера, он обратился к нему и сказал:
— Князь приказал тебе осмотреть сейчас же весь двор. Иди.
Унтер-офицер отдал честь и поспешил во двор. Очутившись в безопасности, граф облегчённо вздохнул.
Как ни спешил Алёша исполнить данное ему поручение, гонцы Остермана опередили его. Когда он появился около дома Салтыкова с отрядом солдат Копорского полка, дом был погружён в безмолвие. Однако Алёша приказал открыть ворота. Оставил во дворе солдат и вошёл в дом, переполошив всех слуг.
Но в доме никого не было. Даже сама Салтыкова была в эту ночь дежурной статс-дамой во дворце. Однако Алёша на всякий случай расставил вокруг дома и во дворе сторожевые посты, строго приказав никого не выпускать из дома, а сам поспешил в Мастерскую палату, куда было приказано явиться им по исполнении поручений, так как члены Совета направились туда из дома Голицына.
Подобная неудача постигла и Дивинского. В доме Черкасского остались одни женщины. Алексей Михайлович уехал…
Уже брезжил рассвет, когда Макшеев и Дивинский явились в Мастерскую палату. Их позвали в залу заседаний, где собрались верховники, кроме Головкина и Алексея Григорьевича Долгорукого.
Неудача предпринятого не особенно поразила фельдмаршалов.
— Ну что ж! — сказал Михаил Михайлович. — Они не уйдут от нас. Не сегодня — так завтра. А где же третий? — спросил он.
Никто не мог ответить ему, где Шастунов.
Отпустив офицеров, верховники приступили к обсуждению предстоящего дня и дальнейшей судьбы Бирона и остальных после ареста. Что все их главнейшие враги будут сегодня в их руках — они нисколько не сомневались. Но они не были бы так уверены в себе, если бы совершили объезд по Москве и заглянули бы в полки Преображенский и Семёновский. И если бы они знали, что сегодня, на 25 февраля, Черкасский и Матюшкин уже испросили у императрицы разрешение явиться к ней с представителями шляхетства и генералитета — просить о рассмотрении нового государственного устройства, — верховники тоже не были бы так спокойны.
Получив от Остермана угрожающие вести, Салтыков тотчас бросился в Преображенский полк, Черкасский — в Семёновский, а графа Матвеева и Кантемира послали к кавалергардам.
Секретарь Преображенского полка Булгаков радостно встретил Салтыкова.
— Пора? — спросил он.
— Пора, — ответил Салтыков.
В несколько минут Булгаков оповестил своих сторонников-офицеров, и скоро батальон полка в боевом снаряжении, с заряжёнными ружьями, в глубоком молчании двигался по улицам Москвы ко дворцу.
То же произошло и в Семёновском полку, а Матвеев и Кантемир вели с собою человек двадцать кавалергардов.
Императрица не спала всю ночь, лихорадочно ожидая событий. Как только явился Салтыков, она тотчас приказала отпустить караул и сменить новым.
Во дворец были введены кавалергарды и по две роты преображенцев и семёновцев. Они были расставлены у всех дверей и в залах, рядом с тронной. Остальные были расположены вокруг дворца.
«Ну, теперь пожалуйте, гости дорогие!» — со злобной улыбкой думала Анна.
Наступал решительный день.
XXVIII
Лопухина беспомощно стояла на коленях перед телом Шастунова. Она расстегнула ему мундир. Брызгала в лицо водой — всё было напрасно. Шастунов лежал неподвижно, с плотно закрытыми глазами, и только слабо бьющееся сердце указывало, что жизнь ещё не совсем покинула его. С отчаянием и раскаянием глядела Лопухина в прекрасное лицо князя. «Убит, убит, — думала она, ломая руки. — И убила его я, я, я!..»
— Пока ещё нет, — раздался над ней тихий голос.
С лёгким криком вскочила она на ноги и увидела перед собой чёрную фигуру. Бледное энергичное лицо вошедшего было как будто знакомо Лопухиной; словно где‑то она видела эти проницательные глаза.
— Не пугайтесь, — продолжал по-французски незнакомец. — Вы уже видели меня на балу у графа Головкина. Я — де Бриссак.
Лопухина тотчас вспомнила, как на балу она обратила внимание на стройную фигуру, всю в чёрном, с брильянтовой звездой на груди.
— О, да, я помню вас, — произнесла она. — Вы угадали сейчас мои мысли. Вы поможете ему? Да?
Она смотрела на него прекрасными, полными слёз глазами.
— Я для этого пришёл, — спокойно сказал де Бриссак.
— Вы знали? — в изумлении воскликнула Лопухина.
— Я знал это, женщина, — строго ответил де Бриссак, наклоняясь к князю.
Он легко поднял его и осторожно положил на диван. Лопухина с тревогой и суеверным страхом следила за всеми движениями де Бриссака.
— Он будет жить? — с трепетом спросила она.
— Он будет жить, — медленно повторил он.
— О, — произнесла Лопухина, молитвенно складывая руки.
— Теперь уйдите, — сказал де Бриссак. — Вы мешаете мне.
Его голос был повелителен. Лопухина колебалась.
— Ещё один вопрос, — робко сказала она. — Когда я увижу его?
— Ваши пути не встретятся больше, — сказал де Бриссак. — Вы навсегда ушли с его пути… О, — добавил он. — Не торопите страшного дня, когда вы вновь увидите его. Лучше, если бы день этот никогда не настал! Вы увидите его с высоты эшафота, измученная, опозоренная, в изодранных одеждах, и не будете в состоянии даже крикнуть, потому что[52]…
Он замолчал.
Ужас непонятный сверхъестественный, охватил Лопухину, и, громко вскрикнув, она бросилась вон из комнаты…
Де Бриссак быстро осмотрел рану на плече, вынул из кармана тонкий бинт, банку и флакон. Положил на бинт мази и перевязал рану. Потом накапал в стакан несколько капель из флакона, долил водою, приподнял голову Шастунова и влил ему глоток в рот. Щёки Шастунова порозовели, глаза открылись. Он сделал движение и поднялся на диване. Увидя де Бриссака, он удивлённо взглянул на него и спросил:
— Виконт, вы здесь? Почему?
— Чтобы спасти вас, — спокойно ответил де Бриссак.
— А, да, помню, — произнёс Шастунов, потирая лоб. — Помню, этот негодяй ранил меня. Да, это был предательский удар. Я увидел… Он убежал! — воскликнул князь, торопливо вскакивая с дивана. — Ах! — вырвалось у него; он почувствовал мгновенную боль в плече.
— Он убежал, ушла и она… Навсегда, — тихо ответил де Бриссак. — Вы теперь здоровы,
