рвать настолько дорогие платья.
— Я тебе заплачу за два платья. У меня как раз остались деньги. Можешь вернуться и взять их. Все и бери, какие там есть. Они хранятся в стенном шкафу, где валяется мой халат. Арсений будет послушно тебя дожидаться у стоянки машин, раз он обещал.
В ней вдруг заявила о себе прежняя Нэя, та, что не отказывалась от денег, не в пример теперешней, ставшей сказочной богатой, — и вовсе не в смысле денежного изобилия. Она протянула руку и выхватила протянутые деньги, будто кто мог подсмотреть и подумать о ней как об особой деве. Неопределённое будущее опять задышало в спину. Так поступала Гелия, опустошая карманы Рудольфа вчистую, используя его непонимание многих реалий бытовой жизни. Он жил частично в другом мире, где насущные его потребности как-то удовлетворялись без тех затрат, что у людей в Паралее. А Гелия знала, наблюдала лицо нищеты и боялась столкнуться с ним по-настоящему близко, как те, кто от соприкосновения с этим жутким феноменом всякого неправедного социума, столь быстро утрачивал природные и яркие краски. Потом и Нэя стала бояться унылой униженной гримасы этого лица, смотрящего слишком уж впритык из мира почти поголовного неустройства. Пусть этот мир отгорожен высоченной стеной, он всегда рядом, ощутимо дышит и будоражит пугающими образами.
— Ладно, — произнесла она беззаботно, — провожу тебя и вернусь за своей одеждой. А то правда, жалко платье. Оно очень дорогое. Я постоянно в убытке, это предприятие с пошивом дорогой одежды очень затратное. У меня никогда концы с концами не сходятся. Я плохо считаю, а меня все обманывают. Мой бухгалтер честен, вроде бы. И Эля, вроде бы, тоже, и мои мастера, и швеи стараются, послушно работают даже по ночам, за сущие крохи, если соотносить их прибыток с моим. Но как-то так получается, что кто-то невидимый, бестелесный, хронически подворовывает моё имущество. Вечные недостачи, то тут, то здесь. Может, мне всё бросить и попробовать поступить учиться в Академию? Ах, нет! Это тщетные устремления. Ведь у меня нет друзей, способных определить меня в здешнюю Академию для поднятия уровня образованности, как, например, есть такой тайный друг у моей Эли… — Нэя с лукавым укором взглянула на него. — Хотя в прошлом и у меня был друг, обещавший устроить меня в недоступную Академию…
— Зачем тебе оно и надо теперь? — спросил он, став серьёзным. — В своём семилетнем заточении ты, похоже, освоила такие уровни образования, что даже я порой встаю в тупик от твоей эрудиции. А местные богачи, как я понимаю, вовсе не превосходят своим интеллектом рядовых обитателей. Только если своим бесстыдным обманом, наглым вымогательством…
— Ты же понимаешь, что я не вымогательница? Если иногда я и опустошаю твои карманы, то…
— Ну, что ты такое несёшь! Как я могу такое думать о тебе? Хочешь, когда я вернусь, будем играть в прошлое? Я сам приду к тебе ночью…
Нэя спрятала лицо у него на груди. Она была похожа на какого-то эльфа в своём колокольчике — просторной пелерине, сшитой специально для дождевой погоды. На её счастье пелерина завалялась каким-то чудом в шкафу у Рудольфа. А то она готова была заставить его послать хоть кого, чтобы Эля принесла ей другую одежду. То далёкое уже утро, когда она брела по городу жуткой растрёпой, вызывало дрожь при одной лишь попытке прикоснуться к этим запретным воспоминаниям…
— Когда ты устанешь от своих игр и станешь взрослым? — строго спросил маленький эльф с милым женским лицом, глядя снизу вверх, — Вы уже кандидат в дедушки. Вам не стыдно?
Мимо кто-то проходил, на них смотрели. Но они продолжали миловаться у всех на глазах. Да и вообще, в полностью закрытом для местных секторе «ЗОНТа» Нэя никого не боялась. А на тех, кто был за его пределами, уже не обращала внимания. Надоело. Да и они устали обсуждать её. Привыкли.
— У нас на Земле даже дедушки ещё юноши. Почему и не играть? Разрешаешь мне такую игру?
— Руд, я так благодарна, что ты починил браслет, мою змейку. Она стала ещё краше, чем была. Браслет моя память о маме. Он когда-то принадлежал ей…
Рудольф спрятал лицо в её волосах и ничего не ответил.
«Его чувства к тебе низменные»!
Нэя не захотела ехать вместе с Арсением. Какое-то время она наблюдала из окна, как Арсений топчется внизу возле своей машины, ожидая её. Потом выбралась из наземной жилой части «Лабиринта» другим выходом, что выводил в лесопарк. Дорога по лесным прогулочным тропинкам была короткой, а что подумает Арсений, когда не дождётся её, всё равно.
Однако, она еле добрела до кристалла. Её мутило, и сильно болела поясница. Рудольф, соединившись с нею по связи, стал ругаться. Не потому, что напряг Арсения и заставил его ждать впустую, а потому что сильно похолодало, а она была в одном тонком дождевике. Она не стала ему жаловаться. Он потащил бы её к Франку после того, как вернулся бы. И мог бы обо всём узнать. А так, пусть ничего пока не знает. Она легла в свою постель и долго не могла согреться. Пока дошла, дождевик остудил её тело до дрожи. Её знобило и вылезать, чтобы согреться под душем, не хотелось. Но симптомы не огорчали, а радовали. Она знала и от бабушки, и от других женщин, что так бывает у многих в начальные дни беременности. Лёгкое недомогание, похожее на отравление. «Потом я пойду к Франку сама». Но сейчас, когда лили дожди, выходить не хотелось никуда. Как хорошо, что ей никто тут не указ, и она может валяться хоть целый день. Именно этого ей и хотелось.
Вошла Эля с подносом, а вместе с нею вошла радостная и розовощёкая Икринка. Она сильно изменилась, и Нэя, хотя вид у Икринки был цветущий, тоже знала о причине её внешней перемены. Но сама Икринка молчала об этом. Она уже не откровенничала с Нэей как прежде.
— Ты болеешь? — спросила Икринка.
— Нет. Дожди. И я отдыхаю.
— Эля сказала, что ты вернулась в очень плохом самочувствии. Почему? Он бьёт тебя, как мою маму когда-то?
Нэя возмутилась, — Нет, конечно! Он же любит меня.
— Ты выглядишь утомлённой и нездоровой, у тебя под глазами голубые тени. Вот я всегда выгляжу хорошо. Антон даёт мне только радость. А ты не имеешь даже сил на работу. Эля уже успела мне наябедничать, что в последнее время все ваши дела запущены из-за того, что ты забросила свою «Мечту», и она скоро превратиться из дорогущего
