счастливых и несчастных дел, совершившихся в разное время, все великое и поучительное в жизни человека». Почти то же самое выражает Бруни в своем предисловии, обещая откинуть все баснословное, дабы изложенные факты сделались более ясными и очевидными. Он начинает с отдаленной поры, повторяя прежние сведения, сокращая легенды. В нем видим красивого стилиста-писателя, хорошо знакомого с классическими приемами. Тусков (этрусков) он выводит из Малой Азии; римляне заимствовали от них науки и искусство; они подчинились Риму из-за внутренних раздоров. В истории императорской эпохи говорит республиканец, изучавший Тацита. «Падение Римской империи началось с тех пор, как Рим, лишившись политической свободы, начал служить императорам. Если мы вспомним жестокости Тиберия, свирепость Калигулы, слабость Клавдия, зверства Нерона, Вителия, Каракаллы, Гелиогобала, Максимина и других подобных чудовищ, то невольно признаем, что величие римлян стало падать с тех пор, как имя цезарей, подобно чуме, появилось в городе; после уничтожения свободы исчезла добродетель. Все правление перешло в руки порочных, что и послужило причиной падения империи». Это дает возможность сделать переход к варварам. Столь же своеобразно объяснение борьбы пап с германскими императорами, которые, живя вдали от Рима, преследовали первосвященников за то, что те не давали им церковной юрисдикции; гвельфы считали унизительным подчинение итальянцев немцам; гибеллины мечтали восстановить древнюю могущественную империю. Первая книга доведена до 1260 г.; во второй много говорится о Манфреде и Карле Анжуйском и их борьбе, в которой решалась судьба Флоренции и Милана. Кроме истории Флоренции, Бруни писал трактат о ближайших событиях в Италии. Оба сочинения Бруни важны как мемуары государственного человека, без которых нельзя изучать современную ему эпоху. Бруни пытается разрешить общие проблемы, например о причинах возвышения Рима и Флоренции, как больших городов. «Как большое дерево мешает расти маленькому, так могущество Рима не только помешало возрасти другим городам, но даже и те, которые когда-либо были могущественны, стали падать».
Поджио (1380–1459). Поджио перевел Киропедию и написал «Историю Флоренции», доведенную до 1455 г. и переведенную на итальянский язык его племянником. Поджио был влиятельным лицом в римской курии на протяжении сорока лет. Он был, между прочим, на Констанцком соборе в качестве папского секретаря и там тщательно разыскивал рукописи, возбуждая беседы о них. Он совершил научную поездку в Сен-Галленский монастырь, Где в старой башне, среди всякого хлама, нашел богатую добычу, между прочим Квинтилиана, восемь речей Цицерона, а в 1415 г. в Монтекассинском монастыре открыл и Аммиана Марцеллина. Уже в старости, семьдесяти двух лет, он стал официальным историком Флоренции, унаследовав эту обязанность от Бруни, бывшего в то же время канцлером. Сам Поджио был избран членом сеньории. Таков был почет историографу в Италии тех времен.
Латинская историография не составляет исключительного и обязательного явления в XV в. По-латыни пишут преимущественно в Италии, где возрождение древности пустило наиболее крепкие корни. В других странах Запада вместе с латинской продолжала процветать национальная историография. Во Франции, например, Фруассар был настолько крупным литературным явлением, что проложил путь народному направлению в историографии не только в своем отечестве, но и в соседних странах. Мы в Пределах общего очерка познакомимся с любопытными образцами собственно национальной историографии в Испании и во Франции в XV в., чем и закончим наши заметки.
Фруассар ознаменовал собой целый этап развития историографии. То стремление к литературному изложению на народных языках, которое проявилось, было настолько велико, настолько целесообразно, что задержать его было нельзя, даже классицизму. В Арагоне, Кастилии, Португалии, имея то же содержание, историография подает руку эпическим сказаниям и сама принимает поэтический колорит и стиль в приемах изложения.
Раймонд Мунтанер. Раймонд Мунтанер был историком Хайме I Арагонского, прозванного Завоевателем (1213–1276), победителя мавров, современника Фридриха II, одного из лучших представителей второй половины XIII века[297]. Мунтанер смотрит на Хайме I, как на средневекового рыцаря, борца за христианскую идею, героя борьбы с маврами. Он передает события как участник, с фактической стороны. У него» как у художника, Хайме весь налицо: он храбр, суеверен, хитер, благочестив. В начале хроники Мунтанер говорит, что стал записывать деяния короля, потому что имел видение, которое повелевало ему составить книгу о великих происшествиях, случившихся в то время. «Восстань, — говорил ему какой-то старец, — и принимайся сочинять книгу о великих чудесах, свидетелями которых мы были и которые творил Бог в тех войнах, в которых ты участвовал». Когда он не решился последовать этому приказанию, то старец явился вторично и почти силой заставил его исполнить указанный труд, за который он принимается в надежде на Божие благословение. Он много говорит о Провансе в том же эпическом стиле. Жизнь Прованса была тесно связана с судьбами Арагона. Государи последнего были родственны провансальским владетелям, которые приносили им феодальную присягу, пока сюзеренство не перешло в Париж. В том же XIV в., в соседней Кастилии, хроника также принимает эпический характер, именно в анонимной истории Альфонса X[298] и в поэтической хронике Айалы. Автором первой считают Фернандо Санчеса де Тонор[299]. Известно, что ученость, поэтический талант и труды по части астрономии, истории, вообще занятия науками дали Альфонсу X, королю Кастилии и Леона, прозвание Мудрого. Он распорядился писать впредь все официальные государственные акты, а равно и юридические документы на вполне выработавшемся тогда испанском языке и сделал первый испанский перевод Библии; он расширил Саламанкский университет, устроил обсерватории, покровительствовал науке, издал свод законов, хотя ученые и государственные занятия не помешали ему резать своих братьев и всячески притеснять подданных. Также интересна хроника об Альфонсе XI.
Педро де Айала (1332–1407). Самое замечательное произведение испанской исторической литературы в средние века хроника Педро Лопеса де Айялы, охватывающая период с 1350 по 1396 гг.[300] Она занимает одно из первых мест во всей средневековой историографии. Айала был почти современником Педро Жестокого. Он писал под живым влиянием событий и благодаря поэтическому складу своей натуры вывел рельефный образ тирана, который во сне и наяву страдал манией убийства, поставленный в положение Макбета. Он боится соперника, побочного брата, рожденного от женщины, «которая была гонительницей его матери». Вся эта драма изложена с удивительным спокойствием, которое трудно достигается повествователем. В изложении заметно драматическое расположение частей, теплота и наивность стиля. Ненасытная подозрительность ведет Педро Жестокого от одного убийства к другому: он убивает пятерых детей фаворитки, вместе с их матерью, затем свою жену, в припадке злобы, и женится на своей любовнице Марии де Падильо. Но старший сын Алиеноры Энрике успел скрыться. В нем тиран нашел мстителя, который во Франции набрал рыцарей и, пригласив Дюгеклена[301], вошел в пределы Кастилии, провозгласив себя королем. Педро бежал в
