перебрались в Российскую Империю, двое внучатых племянников пошли по стопам предка и под фамилией Кнолле в свою очередь занялись научными изысканиями. Старший из братьев специализировался в области этнографии, а младший избрал научным поприщем минералогию. В отроческие и юношеские годы братья ознакомились с семейной легендой о злоключениях родича, заинтересовались и первую крупную экспедицию назначили по местам научной деятельности предка.
Тем более, что при семействе хранились записи, относящиеся к трудам и путешествиям Эллиса Готфрида. Для начала братья намеревались посетить камерный музей Готфрида, расположенный в доме, где двоюродный дед жил и работал до самой кончины. А когда отошел в мир иной, то завещал дом с содержимым потомству своих племянников и племянниц, их оказалось довольно много.
Мало того, что потомки владели имуществом сообща, они не вполне разобрались, кому и каким образом оно принадлежит. Не желая тратить средства на судебные издержки, семейство придерживалось соображения, что собственность принадлежит всем и никому, и может содержаться от сдачи внаем нижнего помещения. Поскольку профессор поставил условием непременное сохранение личного музея, остальное его не занимало.
Ученые братья Кнолле письменно заверили родственников, что не имеют претензий на недвижимость, однако желают ознакомиться с научным архивом предка, собранным в музее, поскольку направляются в дальние страны с научными целями.
И получили ответ от стряпчего, надзирающего за домом-музеем, тот отписал уважаемым родичам, что музей находится в их распоряжении для изучения, также можно поселиться в жилых помещениях, поскольку прежние арендаторы съехали, а новых покамест не случилось. Что касается музейных коллекций, то у него значится по описи определенное количество, он их перечисляет, как указано завещателем, остальным можно пользоваться по усмотрению.
В соответствии с буквой и духом полученного письма, младший из братьев занялся музеем основательно, хотя односторонне. Оставил в покое предыдущие труды и иные коллекции профессора Готфрида, но обратил внимание на материалы экспедиции на остров Калимантан. Рукописи тщательно скопировал и перевел на доступные языки, а разного рода карнавальную мишуру и цветные камешки (экспонаты не были разобраны или обозначены) счел этнографическим материалом, упаковал и вывез из музея для демонстрации старшему брату, доценту этнографии.
На острове, в непосредственной близости от указанных мест братья Кнолле предприняли изыскания, однако не нашли даже примерных координат мест обитания племени «женщины-рыбы». Остров Калимантан оставался неизученным, легенды и мифы не давали нужного подспорья, а сохранившиеся первобытными племена оставались опасными. По указанным причинам этнографические проблемы с тотемами и талисманами старшему Кнолле пришлось изучать по мере доступности, а вывезенные из музея материалы отправились в Россию почтой. И там застряли надолго.
(Второй этап на пути к сокровищам, брилльянт почти не виден… Е.М.)
Так прошло полвека с лишним, старший брат Кнолле основал музей этнографии и занялся распространением научных знаний на советской ниве, а младшему пришлось хуже. После лагерей и ссылок он вернулся к научной деятельности в преклонном возрасте в неопределенном качестве научного консультанта при Московском университете. Фамильная сага о поисках сокровищ оставалась в тени практически до кончины обоих братьев, в семействе о ней упоминалось глухо и неопределенно.
Интерес к полумифической истории вернулся позже, во второй половине двадцатого века. Вскоре после кончины младшего из братьев, Александра Кнолле, к семейству обратился один из учеников покойного. Оказалось, что незадолго до ухода учитель поручил ему произвести научный анализ некоего материала, это были странные, но красивые камни яркой окраски. Подробностей старый Кнолле не сообщал, но уверил, что камни имеют интересную историю, с которой обещал познакомить, если научная ценность камней будет подтверждена.
Пока научная экспертиза производилась, (это заняло достаточное время) старый Кнолле покинул сей мир и сопроводительных документов к минералам не оставил. Его ученик дождался результатов анализа, они были благоприятны, и пришел просить информации на тему, где и когда были собраны данные экземпляры, ему подумалось, что информация может иметь не только научные, но и промышленные преимущества.
Внук старшего из братьев Кнолле произвел изыскания в архиве музея, сверился с документами и сделал предположение, что камни были привезены экспедицией обоих предков, предпринятой в район Юго-Восточной Азии в начале двадцатого века. Профессор-ученик, остался недоволен результатом, но иных сведений о камнях не отыскал. Какое-то время спустя стало известно, что на Геологическом факультете МГУ произошло недоразумение, связанное с наследством старого Кнолле.
По туманным слухам, минералы, предложенные к анализу, при повторной экспертизе оказались аномалией, не имеющей научной или промышленной ценности, были отвергнуты музеем МГУ и канули в неизвестность. То есть история Эллиса Готфрида повторилась практически в тех же рамках. В том было мистическое совпадение… (Третий этап, но его можно выпустить из поля зрения, если не придется ко двору.)
Далее по прошествии множества лет, когда поднялся железный занавес, отделивший бывший Советский Союз от остального человечества, под эгидой музея братьев Кнолле была организована международная экспедиция на остров Борнео (Калимантан). Попытка завершилась удачно, музей обогатился дополнительными экземплярами и неподалеку от места обитания племени «женщины-рыбы» был организован заповедник, где потомки искомых аборигенов устроили жизнь по заветами предков.
Это стало возможным еще и потому, что неподалеку от озера были найдены россыпи драгоценных камней разного свойства, с тем власти острова дали разрешение на разработку при условии сохранения этнографического заповедника на берегах озера «женщины-рыбы». Таким образом, с третьей попытки озерные сокровища, конкретно талисманы племени «женщины-рыбы» выплыли на поверхность, оказались реальными цветными алмазами и стали украшением возобновленного музея имени братьев Кнолле. Коллекции возможно будет созерцать, когда музей оформится и откроется.
Возможно, что поблизости от конторы, где излишки, добытые из россыпей, могут быть реализованы для избранной и широкой публики при оглашении истории, протянувшейся «сквозь миры и века».
(Этапы большого пути пройдены и завершены…)
* * *
Следует сказать, что перечитав собственное произведение, я осталась им недовольна. Во-первых, вышло отменно скучно, хотя никто не заказывал занимательной изящной словесности. От исполнителя требовалась наглядность и правдоподобие в рамках приличия, это было соблюдено, насколько получилось.
Тем не менее мерещилось, что русскоязычная израильская менеджерка Симон Брук снисходительно улыбнется по мере прочтения, выставит строгие замечания и завышенные требования к правке. Встречаться с нею либо вести переписку я не желала. Однако собственное малодушие томило без конца и краю.
Промаявшись довольно долгое время, я вздумала пойти на компромисс. Пересочинять или переписывать сделанное я готова не была (лучше застрелиться немедленно!), зато решила добавить наглядности. Для чего напряглась, перебрала пакет с музейными бумагами, отыскала с полдюжины картинок, фотографий и гравюр, затем прикрепила к своим письменам по принципу коллажа.
Начала с гравюр, одна изображала условного ученого мужа, в музее этнографии братьев Кнолле
