Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
Опровергая сам принцип, на котором основан 28‑й канон, Геласий писал: «Разве император не останавливался множество раз в Равенне, Милане, Сирмии и Треве? И разве священники этих городов приобрели что-либо дополнительно, кроме тех почестей, которые передавались им с древних времен? Если вопрос о положении городов и имеет место, то положение второго и третьего престолов (Александрии и Антиохии) выше, чем у этого города (Константинополя), который не только не числится среди (главных) престолов, но даже не входит в число городов с правами митрополии».
В другом послании он еще дальше развивает эту тему: «Разве следовало Апостольскому престолу предпочесть решение округа Гераклеи, – я имею в виду понтифика Константинопольского, – или решение каких-либо иных епископов, которых необходимо созвать к нему, либо из-за него, когда епископ Константинопольский отказывается предстать перед Апостольским престолом, являющимся первым престолом? Этот епископ, даже если бы обладал прерогативой митрополии или числился среди (главных) престолов, все равно не имел права игнорировать решение первого престола»[1214].
Затем, желая несколько «усмирить» императора и обосновать для всего мира свою позицию, папа пишет трактат, навеянный учением блаженного Августина. В своем сочинении Геласий пришел к тому выводу, что существование Церкви и Империи единственно возможно в условиях дуализма властей (!). Христос, как истинный rex et pontifex («настоящий царь и священник»), разделил власть между императором и священниками. Следовательно, и те и другие участвуют во власти Христовой, но каждый в своей области. Очевидно, в таких условиях любое вмешательство папы в духовные дела остальных Поместных церквей не просто обосновано, но необходимо. Соответственно вмешательство царя в вопросы веры – суть отступление от генерального принципа и приветствоваться не может.
Он без обиняков изложил свою теорию в письмах императору Анастасию. «Славный император, – пишет он царю, – существует два учреждения, которые в первую очередь управляют этим миром. Первое – освященный авторитет высших иерархов, а другое – царская власть. Бремя, которое несут священники, тяжкое, поскольку им приходится давать отчет перед судом Бога также и за деяния императоров, властвующих над людьми». Последовательный в своей доктрине, папа Геласий обосновал, что папская власть есть источник любого канонического права, понтифик не подсуден никакому суду, но сам может вершить оный над любой церковью и ее предстоятелем. По сути дела, при Геласии I началось оформление учения о примате папства в Кафолической Церкви[1215].
Вот с каким идейным (по многим позициям) противником пришлось столкнуться императору Анастасию. Но мирный и внешне необидчивый Анастасий, лично склонный к монофизитскому толкованию тайны Боговоплощения, сумел поставить зарвавшихся понтификов на место и, ясно понимая истинные интересы Римской империи, последовательно вел свою примиряющую политику[1216].
Когда Геласий умер, взошедший на его кафедру папа Анастасий II (496—498) склонялся к примирительной политике, но вскоре он скончался, унеся с собой в могилу некоторые надежды на церковный мир. Последовавшие за этим события достаточно иллюстрируют участие в расколе Церкви Остготского короля и его позицию.
После смерти папы Анастасия, как это нередко бывает, в Риме столкнулись две партии, каждая из которых решила выдвинуть собственного кандидата на Римский престол. Национальная римская партия во главе с сенатором Фаустом видели выживание Рима в последовательной реализации идеи о превосходстве кафедры апостола Петра и являлись созидателями самодостаточного папства. По одному удачному сравнению их можно смело назвать «младотурками» своего времени[1217]. Они намеревались поставить на его место Симмаха, в то время как оппозиционная партия, состоявшая из сторонников мирной, провизантийской политики, выдвинула кандидатом архипресвитера Лаврентия. Обе партии схватились в кровавой схватке, на улицах Рима произошли беспорядки, появились жертвы, и тогда обе стороны обратились к Теодориху.
Продолжение «Акакиевой схизмы» было далеко не безвыгодно для Теодориха. Для остгота папа являл собой олицетворение всего римского и христианского мира, был человеком, обладавшим огромной духовной и мирской властью. Но сам понтифик нуждался в защите, и остготу было приятно, что именно он в состоянии обеспечить ее. Являясь арианином и проживая в центре Православия, Теодорих волей-неволей был вынужден занять позицию религиозной толерантности и совершенно не терпел, когда кто-то подчеркнуто в угоду Остготскому царю менял свои убеждения. Печальная история диакона Гелпидия, состоявшего в Православии, но затем перешедшего в арианство и потому казненного царем, стала наглядным примером для всех остальных[1218].
В свою очередь в глазах Римского епископа и всего остального клира остгот, конечно, не заменял собой фигуру императора, но он казался очень удобным для разрешения конкретных политических ситуаций, причем как для укрепления власти апостолика в Италии, так и на Востоке. Когда оба кандидата непосредственно отправились в Равенну, где находился двор остгота, и прибегли к его помощи, как третейского судии, остгот максимально использовал ситуацию в свою пользу и остановился на кандидатуре Симмаха (498—514), яростного халкидонита.
Созванный в марте 499 г. Собор в Риме лишь констатировал выбор Теодориха личности будущего понтифика[1219]. Для Константинополя это была настоящая политическая революция: до этого времени традиционно выбор Римского епископа во многом определялся решением императора, которого здесь незаконно заменила фигура варварского короля. Произошло невероятное: при живом императоре православные епископы обратились к арианину с просьбой определить имя апостолика.
Естественно, Византийский император не оставался «слепым» в данной ситуации и не мог не заметить, сколь уверенно и настойчиво Римский епископ пробивает дорогу для признания за собой высших прерогатив, практически уже неподконтрольных царю, в ущерб целостности Римской империи. Сомнений не было – Остготский король и узурпатор преследовал собственные политические интересы, останавливая свой выбор на Симмахе, а не на ставленнике византийской партии пресвитере Лаврентии. Теодориху объективно было очень выгодно сохранить напряженные отношения Константинополя с Римом, так как в этом случае его политический авторитет в Италии только укреплялся – папы неизбежно вынуждены были обращаться к нему, чтобы он обеспечил их безопасность и саму возможность оппонировать Константинополю. Тем самым он обеспечивал свою политическую независимость от Константинополя, создавая фундамент признания за собой высших царских полномочий и своего суверенного государства.
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
