Лес кончился на четвертом километре от селения, не переходя на левый берег Хоргоса. Последний широко раскинулся тут своими в это время сухими протоками, да и почва леса – галечник и серый илистый песок ясно свидетельствовали, что некогда вся местность до Ань-цзы-хая была саем реки.
За Хоргосом дорога пошла дресвяной степью, весьма скудно поросшей саксаулом, а кое-где и мелкой полынью и ковылем, о котором свидетельствовали теперь лишь остатки желтых комлей; но вскоре и такая растительность исчезла. Дорога вышла здесь на плоский водораздел между Итхана-анчха и Хоргосом, который слагал тот же материал, что и почву степи: мелкая галька, гравий и глинистый желтый песок; впрочем, далее к западу из-под снега стал обнажаться и лёсс.
Русло Итхана-анчха оказалось сухим, и хотя на правом его берегу и расположилась станция Сань-ши-ли-цюань-цзы, но существование ее обеспечивал колодец, а не река.
Реку Итхана-анчха и два ее притока – Уласта и Пичкана-анчха мы имели случай видеть летом минувшего года. Все три были многоводны и при слиянии должны были составить поток, много больший Улан-усу или Хоргоса; между тем Успенский уже в конце августа нашел его русло совсем сухим; не упоминает о воде и капитан Галкин. А так как селений, которые могли бы использовать эту воду, к югу от дороги не видно, то остается предположить, что она целиком уходит под конгломератную почву подгорья Тянь-Шаня, подобно Саир-кира, Керичину, Кокяру, Ламбаху (Утын-аузе) и другим рекам Хами и Турфана.
Пройдя лог Итхана-анчха, мы вновь поднялись на плоский глинисто-песчаный увал, с вершины которого уже были видны километрах в пяти впереди куйтунские камыши. Селение Куйтун, в котором мы остановились, расположено на их восточной окраине и состоит из обширного импаня, кумирни и вытянувшихся улицей вдоль дороги двух десятков домов. Когда-то это поселение было обширнее, но, по-видимому, благосостояние его жителей и тогда больше покоилось на заработках, связанных с выгодным положением при большой дороге, чем на земледелии, так как в проточной воде здесь всегда испытывался недостаток. Цены на жизненные припасы в Куйтуне были сравнительно высоки.
На следующий день мы прибыли в город Кур-кара-усу, до которого оказалось не более 23 км.
К западу от Куйтуна километров на пять шли сазистые, ключевые места, поросшие камышом; дальше же грунт стал тверже, и из-под снега стали все чаще и чаще показываться галька и лёссовидная глина, а вместе с ними чий и полынь. На восьмом километре мы прошли мимо пикета, на тринадцатом же спустились на загроможденный крупной галькой широкий плёс реки Куйтун (Кийтын или Кур-хэ). В ней мы нашли еще много воды, покрытой льдом только у берегов.
Река Куйтун служит восточной границей оазиса Ши-хо, который, благодаря частью сазистой, частью солонцовой почве, не отличается, как говорят, особенным плодородием; впрочем, здесь культивируют те же растения, что и в Манасском оазисе.
В «Мэн-гу-ю-му-цзи» говорится, что река Куйтун, по выходе из гор, выделяет на запад арык, известный под именем Шу-во-цза-шан-ху[332]. Арыка этого я не видел, но к западу от города Кур-кара-усу протекает ручей в широком логу, который обходит город с юго-запада и направляется затем к юго-востоку. Лог местами напоминает старицу, и возможно, что о нем-то и говорит нам китайский источник.
Крупный арык пересекли мы также на втором километре от р. Куйтуна, но других оросительных сооружений вдоль дороги вовсе не было видно, из чего приходится заключить, что если население Шихоского оазиса и пользуется в больших размерах водою Куйтуна, то разве только где-нибудь к северу от дороги. Действительно, тот же китайский источник называет нам два арыка, выведенных там из этой реки, – Минь-ху и Хэ-янь-цза-шан-ху. Имеются ли в Шихоском оазисе, сверх вод Куйтуна, также и другие источники орошения, я не знаю, но о существовании болот и сазов к северу от города мне говорили, да и самое название оазиса – Ши-хо, в пекинском произношении Си-ху, что значит «западное болото», указывает на то же. Город пользуется водою ключей, слишком слабых, чтобы сложиться в ручей.
Первые километры за рекой Куйтуном дорога бежит по лёссовидной почве, скудно поросшей чием Alhagi camelorum, Glycyrrhiza Peganum harmala, Sophora alopecuroides и Chenopodium sp., затем среди пашен и, наконец, выходит на эспланаду города Кур-кара-усу, представляющего почти правильный квадрат, сторона которого имеет не более 427 м в длину. Только что выведенные стены его не имели башен и казались не столь высокими и массивными, как манасские. Мы познакомились с ним ближе впоследствии, но я теперь же замечу, что внутри он выглядел еще совершенно пустыней; зато в обширном предместье, примыкающем к его северной стене и заселенном таранчами, дунганами, калмыками и китайцами, жизнь била ключом.
Под стенами Кур-кара-усу, близ импаня конной лянзы, выстроенного против северо-восточного угла города, мы были встречены представителями местного русского купечества, которые хотели было вести нас на один из занимаемых ими дворов, но мы предпочли платное помещение и выбрали чистенький тань, где и устроились с возможным для нас комфортом: в Кур-кара-усу мы должны были дневать ради лошадей, которые вновь прошли без отдыха свыше 267 км (700 ли).
Китайцы обосновались в Кур-кара-усу еще в VII в., когда из земель, лежавших к западу от Манаса, образовано было особое наместничество, носившее название Шуан-хэ-ду-ду-фу[333]. Время его упразднения в точности неизвестно, но, вероятно, оно предшествовало падению Бэн-тина (в 720 г.). Затем в течение последующего тысячелетия китайцы уже не проникали так далеко в глубь Джунгарии, и берега Куйтуна не переставали быть достоянием кочевников. Сомнительно даже, распространяли ли сюда когда-либо свою власть идикоты Уйгурии. Правда, китайский посол Ван Янь-дэ доносил, что владения уйгуров простирались на запад до земли асов, т. е. аланов, но в действительности этого, конечно, не могло быть, так как аланы в конце X в. жили на северном склоне Кавказского хребта, причем владения их к востоку едва ли распространялись за Волгу. Ван Янь-дэ, очевидно, впал здесь в ошибку.
История Уйгурии нам вообще мало известна, не подлежит, однако, сомнению, что большой политической силы государство это никогда не имело. В начале XII в. идикот Билик-баг почел себя даже настолько слабым, что не решился оказать сопротивления Елюй-даши и купил свою независимость, предоставив в распоряжение предприимчивого киданьца необходимое количество вьючного скота и жизненных припасов; затем он проводил его за пределы своих владений. Как далеко простирались они на запад, это видно из следующих слов Джувейни: Гурхан (Елюй-даши) «прибыл сначала к пределам земли киргизов, но, видя, что они стараются противостоять ему, повернул к земле Имильской, где и основал город»[334]. Всего допустимее, что, следуя южной Джунгарией, он дошел до Куйтуна, где и свернул к Тарбагатаю, на реку Эмиль, так как, перейди он хотя бы за Джунгарский Ала-тау, такой сворот уже был бы мало понятен.
