Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 205
Выступавший на следующий день обвинитель от Великобритании сэр Хартли Шоукросс продолжил суровое осуждение. Он, в частности, сказал: «Не подлежит сомнению, что подсудимые принимали участие и несут моральную ответственность за преступления настолько ужасающие, что саму мысль о них воображение отказывается постичь. […] Ответственность Геринга за все эти преступления вряд ли возможно отрицать. Скрываясь за маской показного добродушия, он не меньше, чем все остальные, был творцом этой дьявольской системы. Кто же еще, помимо Гитлера, был более осведомлен о том, что происходило, или имел большую силу повлиять на ход этих событий? Руководство правительством в нацистском государстве, последовательное проведение подготовки к войне, заранее рассчитанная агрессия, зверства – все это не происходит самопроизвольно или без тесного сотрудничества людей, возглавляющих различные высшие учреждения государства. Люди сами по себе не вступают на чужую территорию, не спускают курок винтовки, не сбрасывают бомб, не строят газовых камер, не сгоняют вместе свои жертвы, если только их не организуют для этого и им не приказывают делать это. В преступлениях, совершавшихся систематически и в национальном масштабе, должен был быть замешан каждый, кто являлся необходимым звеном этой цепи, ибо без участия такого человека выполнение агрессивных планов в одном месте и проведение массовых убийств в другом было бы невозможным. […] Приходит время, когда надо сделать выбор между своей совестью и своим фюрером. Ни один из тех, кто, как эти люди, предпочел отречься от своей совести ради этого чудовища, которое они сами создали, не может теперь жаловаться на то, что их привлекают к ответственности за их соучастие в действиях этого чудовища».
Продолжая свою обвинительную речь, сэр Хартли зачитал письменные показания инженера Германа Гребе, который был свидетелем массовых убийств на Украине. Массовую казнь гражданского населения в городе Дубно 5 октября 1942 года, совершенную одним из карательных отрядов Гиммлера, Гребе описал так: «Люди, которые сходили с грузовиков, мужчины, женщины и дети всех возрастов, должны были раздеваться согласно приказаниям одного эсэсовца, который имел в руках хлыст. […] Без крика и плача эти люди раздевались, собирались в маленькие группы по семьям, целовались и прощались друг с другом, а затем ожидали приказания от другого эсэсовца, который стоял около ямы также с хлыстом в руке. В этот момент эсэсовец, стоявший у ямы, крикнул что-то своему товарищу. Последний отсчитал около двадцати человек и приказал им идти на насыпь. […] Я перешел на другую сторону насыпи и оказался перед огромной могилой; тесно прижавшись друг к другу, люди лежали один на другом так, что были видны только их головы. Яма была уже наполнена на две трети; по моим подсчетам, там находилось около тысячи человек. […] Теперь подошла следующая группа людей, они спустились в яму, легли на предыдущие жертвы и были расстреляны».
Заканчивая свою речь, британский обвинитель повернулся к судьям со словами: «Когда будете выносить приговор, помните об этой истории, но не для того, чтобы отомстить, а для того, чтобы помешать повторению подобного».
Смятение на скамье подсудимых было почти осязаемым. Одни подсудимые вытирали пот со лба, другие кусали губы, хмурили брови или делали вид, что заняты изучением документов. После Шоукросса выступили главные обвинители от Франции и СССР, подтвердившие обвинения своих коллег. Но Герман Геринг уже не слушал. Он перечитывал все обвинения, выдвинутые против остальных подсудимых американским и британским обвинителями, получая извращенное удовольствие от того, что в одной только обвинительной речи прокурора Джексона его имя упомянуто сорок два раза – намного чаще, чем имя ненавистного Ялмара Шахта!
Нюрнбергский процесс продлился еще целый месяц, поскольку трибуналу предстояло осудить семь преступных нацистских организаций[733]. Поэтому Геринг оставался в одиночной камере в течение пяти следующих недель. Он шутил с охранниками, с адвокатом и с врачом, готовил свою последнюю речь и писал нежные письма жене. Эмма приехала в Нюрнберг, но ей не разрешили повидаться с мужем, и она вернулась в Закдиллинг в расстроенных чувствах. Наконец 31 августа Геринг вошел в зал заседаний, чтобы произнести свое последнее слово. Как и раньше, его вызвали первым. «В своих заключительных речах обвинители объявили защиту и ее доказательства совершенно несостоятельными, – сказал Геринг. – Показания, данные подсудимыми под присягой, признавались ими абсолютно истинными лишь тогда, когда они служили для поддержки аргументов обвинения, и объявлялись ложными и нарушающими присягу, когда эти показания опровергали доводы обвинения. […] В качестве доказательства того, что я должен был знать и знал обо всем, что происходило, обвинители приводят тот факт, что я был вторым человеком в государстве. […] Мы слышали здесь, что как раз самые тяжкие преступления были совершены самым тайным образом. О том, что я самым строгим образом осуждал эти ужасные массовые убийства и что я не могу постичь, при каких обстоятельствах они были совершены, я должен здесь еще раз категорически заявить. Я хочу еще раз перед Высоким Судом ясно заявить: я никогда ни в одном из периодов своей жизни не отдавал в отношении кого-либо приказа об убийстве, а также не отдавал приказов о жестокостях и не попустительствовал им там, где я имел власть и мог воспрепятствовать этому. […] Я не хотел войны и не способствовал ее развязыванию. Я делал все для того, чтобы предотвратить ее путем переговоров. Однако, когда она началась, я делал все, чтобы обеспечить победу. […] Единственное, чем я руководствовался, это любовь к своему народу, мечты о его счастье, свободе и его жизни! В качестве свидетелей я призываю мой немецкий народ и всемогущего Бога».
О том же, что их ожидает, подсудимые узнали только через месяц после того, как 2 сентября 1946 года четверо членов трибунала – Лоренс, Никитченко, Биддл и Доннедье де Вабр – в глубочайшей тайне начали обсуждать приговоры. Этот процесс обернулся долгим и жарким спором, мнения юристов сильно разнились, их точки зрения в ходе обсуждений постоянно менялись, притом что обвинительное заключение, согласно Уставу, могло быть принято только при наличии квалифицированного большинства голосов, то есть три против одного. Если же голоса делились поровну – два против двух, – подсудимый оправдывался. Но по делу Геринга никаких разногласий не возникло: практически без обсуждения члены трибунала признали бывшего рейхсмаршала виновным по всем четырем разделам обвинения и 10 сентября единогласно вынесли ему смертный приговор. А вот двадцать остальных дел вызвали бурные дискуссии[734].
А пока судьи обсуждали приговоры, строгие правила содержания подсудимых в тюрьме были смягчены настолько, что Геринг мог бы свободно общаться с другими заключенными, но он отнесся к этому равнодушно. Семьям подсудимых разрешили видеться с ними, но только по полчаса в день через решетку и стекло. Поэтому Эмма вернулась в Нюрнберг 12 сентября с дочерью и сестрой. Она увиделась с мужем впервые за семнадцать месяцев. «Я бы все отдала за возможность обнять его! – написала она впоследствии. – Как ужасны были эти решетка и стекло! Муж, прекрасно владея собой, сказал мне: “Записывай все, что ты хочешь мне сказать или спросить у меня. Я буду поступать так же. В противном случае, поскольку времени слишком мало, можно забыть о важном…” Во второй раз мы смогли поговорить более свободно. Естественно, стоявший рядом с мужем американский солдат очень мне мешал. Рядом со мной тоже должен был быть солдат, но меня сопровождал пастор Гереке, что было для меня большой поддержкой»[735].
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 205
