Дебора ничего не ответила на это.
— Я знаю, ты не одобряешь охоту, — тихо произнес Терри. — Никогда не одобряла. Но мы, охотники, все же приносим пользу. Мы выжили из Кении браконьеров. Мы были чем-то вроде неофициальной полиции. Когда в 1977 году охоту запретили, то охотники подались из страны, а браконьеры, наоборот, в страну. Им плевать, сколько и как они убивают. Они просто уничтожают зверей. Ты знаешь, что в Кении осталось всего лишь около пятисот носорогов?
Дебора посмотрела на фотографии детей Терри.
— Я рада, что у тебя все хорошо, — тихо сказала она. — Я так часто думала…
— Да, у меня все хорошо, — сказал Терри, наполняя бокал и прикуривая очередную сигарету. — Но долго ли это продлится? Кения — чертовски нестабильная страна, Деб. Ты же не слепая. Ты видишь, что тут творится. Африканцы не умеют управлять. Или не хотят этого делать. У власти стоит горстка богатеев, которые только и знают, что кормить сказочками двадцать миллионов медленно умирающих от голода людей. Посмотри, что они делают с горой Кения. Вырубают все деревья подчистую. Они не изучают экологию, не сажают деревья; не думают о последствиях, которыми чревата тотальная вырубка лесов. Местные реки пересыхают, и все из-за того, что некогда зеленые горы превращаются в бесплодные пустыни. — Терри покачал головой. — Африканцы не думают о будущем. Собственно, они никогда о нем не думали, даже во времена моего деда. Единственное, что они делают, — это растрачивают ресурсы и рожают детей. Им даже в голову не приходит позаботиться о завтрашнем дне. Посмотри на Килима Симба, старое ранчо моего отца. Мой дед установил там целую систему, позволяющую проводить воду из буровых скважин и орошать поля. Африканцы же, которые нынче там живут на сотнях крошечных шамба, даже не додумались поддержать эту систему в исправном состоянии, в результате остались без воды, и теперь их фермы превращаются в пыль. — Терри сверлил Дебору взглядом своих голубых глаз. — Кения — это пороховая бочка, Деб. Бомба с часовым механизмом. С таким коэффициентом рождаемости, как здесь, голод не за горами.
— Я думала, другие страны оказывают Кении финансовую помощь.
Он потушил недокуренную сигарету и подлил вина.
— Ты говоришь об Америке? Сколько, думаешь, из этих денег доходит до простого народа? От миллионов долларов, щедро пожертвованных американцами, на еду для людей идут только около десяти процентов. Мне это доподлинно известно. Куда девается остальное? Ну попробуй, для начала, сосчитать, сколько навороченных «мерседесов» стоят на правительственных парковках. В один прекрасный день народ взбунтуется, помяни мое слово. И все, что было раньше, все эти проделки May May, покажутся детским лепетом по сравнению с этим!
— Почему же ты не уедешь отсюда?
— А куда я поеду? Это моя страна, мой дом. Шиш им, если они думают, что мы испугаемся и сбежим!
Внезапно Терри замолчал. Он посмотрел через плечо в направлении кухни и, понизив голос, сказал:
— Вот что я скажу тебе, Деб. Грянет революция, и на меня будут смотреть как на чертового колониста — виновника всех их бед. Я сделал все что мог, чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь: женился на кикую, поменял фамилию. Но, если прижмет, я готов бросить все к чертовой матери и уехать из этой страны. Любой белый человек, у которого есть хоть капля здравого смысла, готов сделать то же самое. Я тайком отсылал деньги в Англию и купил там дом. Как только начнутся проблемы, я возьму детей и, не заезжая домой, махну в Англию. Выживанию, Деб, вот чему научила меня жизнь в Кении. Если у тебя есть мозги, ты не будешь даже думать о том, чтобы переехать сюда жить.
Со двора донесся лай собак. Дебора выглянула в окно и, к своему большому удивлению, увидела, что на землю опустилась ночь и начался дождь.
— Это Мириам, — сказал Терри, вставая. — Прошу тебя, Деб, останься на ужин. Обещаю, что больше не буду занудствовать и брюзжать. Нам столько нужно рассказать друг другу!
Он привез ее в отель через несколько часов. Поскольку в Сан-Франциско было всего три часа дня, Дебора решила позвонить Джонатану.
Сначала она позвонила ему домой.
Пока она ждала, когда оператор отеля соединит ее с Америкой, Дебора приняла горячую ванну, вспоминая вечер, проведенный у Терри дома.
Она узнала от него много интересного — как хорошего, так и плохого. Однако безрадостные слова Терри, вместо того чтобы напугать ее, что он, видимо, и хотел сделать, оказали на Дебору совершенно противоположный эффект. Чем больше он говорил о проблемах Кении, тем больше Деборе хотелось сделать что-нибудь, чтобы помочь разрешить их.
Когда она надевала банный халат, в комнату вошел служащий отеля и начал разжигать камин. Пока он работал, Дебора стояла возле окна, выходившего на веранду ее коттеджа, и смотрела на легкий дождик, который в лучах электрического света был похож на падающую с неба серебряную пыль. Это напомнило ей о другой, такой же холодной и сырой ночи, когда так же потрескивал в камине огонь и вся тревога и суета этого мира были надежно заперты за окнами и дверьми. Это была ночь, когда они с Джонатаном впервые занимались любовью.
«Я старался избегать серьезных отношений, — тихо сказал Джонатан, — до недавних пор».
Дебора лежала в его объятиях и смотрела на извивающийся огонь, впервые чувствуя себя спокойно и расслабленно наедине с мужчиной. Она слушала Джонатана, который впервые за год их отношений решился поведать ей о своих тайнах.
«Почему ты не женился на ней? — спросила она, имея в виду женщину, разбившую ему сердце много лет назад. — Что произошло?»
Ему было нелегко говорить на эту тему; Дебора уловила неловкость, сомнение, напряженность в голосе человека, решившегося рассказать, возможно, впервые о живущей в его сердце боли. Она видела, как тщательно он подбирал слова. Она понимала, что он чувствовал. Ее собственное прошлое было спрятано за семью замками. Даже этот человек, в которого она влюбилась, не знал ни о совершенном в хижине Кристофера преступлении, ни о текущей по ее жилам африканской крови. Ни к чему было, как она считала, выставлять свои прегрешения напоказ. Дебора делала все, чтобы похоронить свое прошлое; она даже придумала «легенды», чтобы объяснять некоторые ситуации и предотвращать дальнейшие расспросы. Одной из таких ситуаций был так называемый детский вопрос. Она не может иметь детей из-за наследственных проблем. Ей становилось страшно от одной только мысли о том, какой «сюрприз» могли преподнести ей ее же собственные гены. Что, если бы она родила ребенка, цвет кожи которого не был бы таким белым, как у его отца? Что, если бы так тщательно скрываемая ею африканская часть ее существа возобладала над ее европейской частью и проявилась в ее чаде? Поэтому Дебора решила сфабриковать себе историю болезни: «Я не могу иметь детей. Эндометриоз…» Она столько раз рассказывала эту байку — и Джонатану в том числе, — что сама начала верить в нее.
Теперь, после месяцев работы бок о бок в операционной, улыбок через хирургические маски, обмена шутками, понятными только им двоим, битв за человеческие жизни, обсуждения взаимовыгоды от совместной работы, после пропущенного балета и двух часов, проведенных перед его камином, они с Джонатаном сделали еще один важный шаг навстречу друг к другу.
