он летел, будто вернувшись в детство, над городом — над зеленью парков, над садами и узкими улицами, заросшими каштанами, над рекой с полуобнажившимся дном. Он искал свой дом и не мог найти, но всё равно сон был сладким, как бывает сладок леденец в детстве и светел как летнее утро.
Он проснулся от того, что мехвод тряс его за плечо.
— Кажется, пора.
— Не торопись Ганс, — ответил он. — Не торопись. Тут вот какая штука, сегодня не надо быть первым, нужно быть вторым, а лучше — третьим. Третьим быть лучше всего. А староста уже подал знак, я чувствую, что подал — всё давно началось.
Они молча доели снедь, оставшуюся с вечера, мехвод выбулькал самогон в бак, а хозяйственный Мотя прибрал бутыли.
Так они и двинулись — в розовых лучах рассвета, мимо тихих домов, пустынной площади и дома старосты. Староста злорадно смотрел на них, сплющив нос об оконное стекло. Дочь жалась к стене, не рассказав ничего, но старосте хватило того, что платье её не порвано, а на теле нет синяков.
Староста смотрел в окно и смеялся над тем, что Победитель Драконов едет в другую сторону, а значит, длинным путём.
И танк, действительно, урча, лез в гору, поднимался по кривой, петляющей по склону и, наконец, оказался на самой вершине. Командир велел ждать, а сам стал глядеть в холодные глазки стационарного бинокля. Раз за разом он обшаривал оптикой горизонт — и вот, наконец, увидел то, что искал.
На горизонте поднимался тонкой струйкой дымок.
«Упокой Бог душу сына мельника», подумал он, и забыл и о мельнике, и о его сыне навсегда.
— Всё! Работаем! — крикнул он и не узнал своего голоса. Командир никогда не мог понять, как звучит его голос в этот момент, но именно теперь, как ему показалось, голос дрогнул.
— Штурман! Курс на дым, триста десять, десять! Держать курс, пошли.
Заревел двигатель, и они пошли вниз, набирая ход.
Но на равнине, миновав обгорелый остов трактора, они увидели ещё несколько воронок, в одной из которых лежал искорёженный мотоцикл.
Мотя восхитился:
— От ить, косоглазый — всех обставил. Жалко его…
Но косоглазый обнаружился живым и невредимым, и Мотя выдернул его из окопа-недомерка прямо на ходу, как морковку из грядки.
— Звать-то тебя как?
— Меня зовут Ляо. Я умею чинить электрические цепи, слаботочную ап…
— Молчи, парень, — прервал его Командир. — Сиди сзади, ничего не трогай, в телевизор гляди.
Ляо немного обиделся, но не подал виду. Он воевал с Драконами всю свою жизнь, и всю жизнь перед боем раскрывал потрёпанный томик Книги Перемен — сегодня был день перемен именно для него, и переменам нужно было подчиняться безропотно.
Он только сказал Командиру, что видел, как Дракон ушёл на север, но он, Ляо, знает, что Дракон всегда возвращается к месту победы после того, как сделает круг.
Его снова похлопали по плечу, и Ляо уже стоило труда не обидеться.
Внутри танка звучала песня, и Ляо вслушивался в неизвестные слова.
— А про что ваша песня-то, — спросил он у штурмана-радиста.
Мотя в первый раз замялся и ответил невнятно, оглянувшись на широкую спину Командира.
— Ну, знаешь… Это хорошая довоенная песня. Народная. Там девчонки пляшут, суженых зовут. Хорошая песня — казачья ещё.
It was already half past three
But the night was young and so were we,
dancing
Ney, Nah Neh Nah
Oh Lord, did we have a ball
Still singing, walking down that hall, that
Ney, Nah Neh Nah
О, лорд! — это Ляо понял. Это значило что-то про Бога. Раньше он воевал вместе с ирландским батальоном, пока ирландцы не прорвались на север, через минные поля. Ирландцы говорили похоже, часто восклицали «Лорд!», хотя может это и были настоящие казаки.
Но песня быстро кончилась.
Старый радар работал плохо, и прошло ещё много времени, пока они выделили из облака помех Дракона. Главнее было то, что Дракон заметил их.
Теперь всё стало простым, всё встало на свои места, как снаряды в автомате заряжания.
Дракон, завершая круг, шёл прямо на них. Его видели все — в перископах и телевизорах.
Ляо заворожённо смотрел, как Дракон, в сиянии ослепительного круга пропеллера над тушей и боевой подвеской под ней, прерывает разворот и выходит точно по их курсу. Маленький китаец не боялся ничего — он знал, что Перемена свершилась, и больше никто сегодня не умрёт.
Он, Ляо, не должен сегодня умереть, а значит, все те, кто подобрал его, будут жить. Ведь Дракон убьёт всех, если победит. Всех или никого. Так говорит книга, а книге Ляо верил.
— Ганс, готовься! На счёт два… — Командир начинал какой-то давно отработанный манёвр.
— Два! — и танк резко остановился. Ляо в последний момент уцепился за скобу, его бросило вперёд, но привязной ремень не дал ему разбить лицо.
Прямо перед танком встал столб огня и дыма. Дракон плюнул первый раз.
Мелькнуло наверху его жестяное брюхо и радужный гигантский круг над ним, но Командир уже орал:
— Мотя! Давай, давай, давай!
Танк вздрогнул от отдачи, с шорохом что-то слетело с башни, потом мгновенно повернулась сама башня, прижав Ляо к броне, и ухнула уже пушка.
— Ещё! Ещё вдогон!
Снова ухнуло. Ляо посмотрел в телевизор, но на экране был только дым. Танк стронулся с места и медленно начал выходить из облака дыма и пыли.
— Мотя, видишь засветку, видишь засветку, не спи, Мотя…
Ляо перестал понимать, что происходит. Ревел мотор, они мчались по степи, и время от времени клёкот Дракона наполнял воздух над ними. Ляо был спокоен и беспокоился только о том, как бы не разбить себе нос.
Вдруг танк тряхнуло, и над ухом у Ляо закричали тревожно. Было понятно, что что-то идёт не так, и вот Дракон снова вышел им навстречу, снова приближалась его туша, но экран перед Ляо был серым, полным мигающих точек и дрожащих линий.
— Мотя, я буду сам наводить, с пульта навожу…
Ляо увидел, как плывёт по ленте снаряд с прозрачной головкой, как переворачивается, исчезает в жерле, как вдруг воцаряется внутри тишина. Он слышит, как пощёлкивает какой-то прибор над головой.
И через секунду бронированный слон присел на задние лапы, дёрнув хоботом. Снаряд, вылетев из ствола, раскрыл крылышки, закрутил стеклянной головой — всего этого не слышит Ляо, только видит, как вдруг появился Дракон в телевизоре и прыгнул на Ляо.
Прыгнул и тут же снова пропал,
