Каждого, кому довелось побывать на Галлиполийском полуострове, должна была поразить ярко выраженная враждебность этих мест. Они преисполнены театрального великолепия: равнина, на которой некогда стояла Троя, простирается к югу от Дарданелл, западнее из моря вырастают острова Имброс и Самофракия. Однако побережье, представляющее собой, по сути, цепь небольших бухт, изобилует мелями и ущельями, над которыми нависают отвесные скалы, почти перпендикулярно возвышающиеся всего лишь в нескольких ярдах от берега; они изрезаны расселинами с крутыми обрывами и столь густо покрыты кустарником и зарослями папоротника, что во многих местах совершенно непроходимы. Поэтому турки, засевшие на высотах и скрытые в густой растительности, имели перед собой отличный сектор обстрела, целя в союзников, теснившихся внизу, на побережье.
Удивительно, как те, кто планировал эту операцию, могли верить в то, что у нее есть хотя бы минимальный шанс на успех? Гамильтон и несколько его старших офицеров провели поверхностную разведку, немного проплыв на эсминце вдоль берега; кроме того, в их распоряжении имелось несколько фотоснимков, сделанных с воздуха. Однако никто не располагал точными картами, не говоря уже о том, что были участки местности (особо назовем бухту АНЗАК), вообще не отмеченные на карте. Тем не менее когда австралийские и новозеландские части высадились на побережье в те ранние часы воскресного утра, они сражались как тигры. Некоторым из них удалось штыками проложить проход сквозь заросли, и к восьми часам утра казалось, что в нескольких местах турки обратились в бегство. Однако в этот момент на сцену вышел один из полудюжины наиболее выдающихся людей XX столетия.
Мустафа Кемаль (он уже появлялся ненадолго в предыдущей главе) теперь, в тридцатичетырехлетнем возрасте, был командиром дивизии. Поспешив с одним батальоном навстречу союзному десанту, он в одиночку остановил группу своих отступавших соотечественников, а затем одной только силой убеждения заставил их повернуть обратно и сражаться; после этого, осознав, что сражение было гораздо более серьезным и крупномасштабным, нежели он себе представлял, на свой страх и риск вызвал отборный турецкий полк и одно из арабских подразделений. Поступив таким образом, он, безусловно, превысил полномочия, однако своему командованию о принятом решении он сообщил не раньше полудня. К этому времени развитие событий показало, что он был прав; к своим подчиненным он вернулся уже в ранге командующего всеми войсками, противостоявшими войскам АНЗАК.
В течение всего дня он сдерживал натиск противника, и войска из доминионов, которым удалось немного продвинуться в глубь вражеской территории, стали откатываться обратно к морю. Только теперь Бердвуд, к своему ужасу, понял, что осуществил высадку десанта не там, где следовало бы. Он надеялся найти береговую полосу протяженностью как минимум в милю, однако вместо этого нашел бухту, протяженность которой составляла немногим более половины, причем между морем и скалой было лишь около 30 ярдов. Сюда должно было направляться все: орудия, боеприпасы, разнообразное снаряжение, транспортные лошади, а вскоре и бесконечный поток носилок с убитыми и ранеными. Вечером того же дня он направил донесение командующему с просьбой разрешить отход с позиций и эвакуацию войск.
Однако Гамильтон ответил отказом, заявив, что подобная эвакуация заняла бы как минимум дня два; тем временем ему было доложено о том, что австралийская подводная лодка, миновав все узкие места, проникла в Мраморное море, где сразу же торпедировала турецкую канонерку. Несчастному генералу ничего не оставалось делать, кроме как приказать своим подчиненным окопаться.
Бердвуд, озабоченный положением частей АНЗАК, был бы еще более обескуражен, если бы знал, в какой ситуации оказались европейские войска. Правда, у французов дела обстояли неплохо: высадившись на берег близ так называемой «могилы Ахилла», они осадили и взяли штурмом развалины крепости Кум-Кале, после чего были готовы соединиться со своими британскими союзниками на мысе Геллы. Однако здесь десантирование обернулось катастрофой. Турки не открывали огня до тех пор, пока большая часть транспортов не подошла к берегу и не началась высадка; тогда они внезапно обрушили на голову врага смертоносный град пуль. Для британских военных спасения не было, и в скором времени, как докладывал бригадный генерал авиации Самсон после обзора театра боевых действий с воздуха, «спокойное синее море было совершенно красным от крови на расстоянии 50 ярдов от берега, — ужасное зрелище!». На отмелях водная рябь была окрашена в алый цвет. По прошествии трех часов около тысячи трупов лежало на побережье. В течение следующих четырех часов ситуация в районе высадки несколько улучшилась; стало ясно, что турки тоже понесли немалые потери. Тем не менее неистребимый оптимизм Гамильтона был поистине изумителен. «С помощью Господа Бога, который послал нам спокойствие на море, — писал он 26 апреля, — и королевского флота, который доставил наших парней на побережье столь же организованно, как во время регаты, а также благодаря неустрашимому духу, проявленному всеми чинами обоих родов войск, мы высадили 29 000 человек в шести пунктах в условиях отчаянного сопротивления врага». Однако поскольку в Лондон просочились и другие донесения, никто уже не сомневался в том, что цена галлиполийской операции только в отношении человеческих жизней уже намного превысила ту, которая предполагалась, и что долгосрочные перспективы этой операции теперь находятся под большим вопросом.
Через три дня наступило временное затишье, на смену которому пришло то, что можно назвать тупиковой ситуацией. Британцы и части АНЗАК как-то сумели продвинуться на пару миль на возвышенность и окопаться; несмотря на все усилия, турки так и не смогли их опрокинуть. Временами это выглядело таким образом, будто «окопная война» на полуострове грозила стать почти такой же статичной, как во Фландрии. Между тем в Лондоне со всей неприглядностью вышли наружу внутреннее напряжение и борьба мнений в самом правительстве. Сначала 15 мая адмирал Фишер подал в отставку, или, точнее, ушел: несколько часов его не могли нигде найти и в конечном счете обнаружили в гостинице «Чаринг-Кросс». Затем премьер-министр Асквит был вынужден сформировать коалиционный кабинет, в состав которого Уинстон Черчилль уже не был включен (это был самый драматичный поворот в его политической карьере).
Для тех, кто окопался на галлиполийском побережье, и тех, кто прятался в скалах над ними, лето было поистине долгим. Поскольку погода делалась все более жаркой, мухи становились все более назойливыми: продукты, трупы на нейтральной полосе, бесчисленные гноящиеся раны, расположенные вблизи отхожие места — все это привлекало миллионы насекомых и делало жизнь гораздо ужаснее, чем она могла бы быть. Вместе с мухами пришла дизентерия. К июлю тысяча совершенно небоеспособных людей каждую неделю вывозилась по морю на Лемнос или на другие острова. Однако были и хорошие новости: в июне в Лондоне было принято решение об отправке еще пяти дивизий; таким образом, под командованием Гамильтона насчитывалось всего около 120 000 человек. Поскольку отныне Фишер, по счастью, был не у дел, флот де Робека также получил значительные подкрепления. В свете столь драматично изменившихся обстоятельств со всей очевидностью возникла необходимость новой высадки; выбор пал на залив Сувла в нескольких милях к северу от бухты АНЗАК. Отсюда предполагалось совершить бросок протяженностью в четыре мили до ущелий, изолировавших основные силы турецкой армии на оконечности полуострова.
