Ознакомительная версия. Доступно 52 страниц из 256
Говорят, сам Меланхтон написал королю письмо с просьбой отозвать новый закон. Государю незазорно менять решения.
На вопрос королевских юристов о старом договоре Клеве с сыном герцога Лотарингского – том самом, который заключили, когда жених и невеста были еще детьми, – послы отвечают, что документов при них нет. Он, лорд Кромвель, думает, что бумаги, скорее всего, затерялись; такое случается. «Моя невеста может привезти их с собой», – говорит король; не хочет откладывать свадьбу. Император во Франции, бывший враг принял его на своей земле. Карл едет в Нидерланды карать: жители Гента подняли мятеж, и он намерен лично подавить восстание. Проще было бы добраться морем, но Карл боится английских вод. Наши корабли могут атаковать его флот. Шторм может прибить его к нашим берегам.
«Плох был бы тот ветер», – говорит имперский посол; ему нечего предложить, кроме поговорок. От Марильяка ничего не добьешься: «Ничего не знаю, милорд. Постараюсь выяснить». Или: «Это не в моей компетенции, прошу правильно меня понять». Если бы Марильяк нашел способ расстроить свадьбу, он бы уж расстарался, но сейчас только обедает с испанцами и хвастается: «Вся Европа ликует, видя согласие наших государей».
– Надо бы снова впрячь Уайетта в работу, – говорит он королю. – Отправьте его к императору, пока тот едет через Францию. Если кто-нибудь и может посеять между ними раздор, то это Уайетт.
Уайетт провел лето в Аллингтоне с возлюбленной, так что наверняка вполне отдохнул. Его итальянские интриги закончились ничем – король не желает отправлять английские войска в чужие земли. Уайетт огорчен, но король говорит:
– Ваш друг, я имею в виду лорда Кромвеля, всегда убеждал меня, что такие затеи обходятся слишком дорого и никто не знает, каким будет окончательный счет.
Пятого октября, рано утром, в Хэмптон-корте подписывают договор. Кранмер разрешил обойтись без оглашения, так что теперь дело только за первой брачной ночью. Король вручает кольцо представителям Клеве, хотя с улыбкой отказывается надеть его на палец кому-нибудь из послов, как делалось в прежние времена. Он говорит:
– Когда моя сестра Мария выходила за короля Людовика, упокой Господи их души, его представлял герцог де Лонгвиль, а мы все были свидетелями в большом зале Гринвича. Они принесли обеты, Лонгвиль надел Марии на палец кольцо и поцеловал ее, они расписались в книге, а потом ее отправили переодеваться в ночное платье… – тут король немного краснеет, – и они вместе легли на кровать. Лонгвиль раздвинул верхнее платье, высунул волосатую ногу, голую, и тронул ее. Позже я думал об этом – а ведь там присутствовали юные девицы – и считаю, что такое противно и разуму, и приличиям. Однако так пожелали французы.
Французы – грубый народ, говорят немцы. Вечно хотят настоять на своем.
Король пошлет невесте подарки и письмо. Смотрит робко, как будто хочет попросить: напишите за меня, Сухарь.
– На каком языке мне писать?
– На французском или на латыни, ваше величество, все равно. Герцог Вильгельм изложит ей содержание.
– Да, но я не знаю, что писать. Обычные комплименты, наверное. В конце концов, – он слегка приободряется, – ей прежде не писали любовных писем. Мне радостно сознавать, что она до сих пор не смотрела на мужчин. Как Джейн. Джейн никого не любила, пока не узнала о моем честном чувстве. Но даже и тогда ее было непросто завоевать. Таких безупречных дам в наше время не бывает. Но сдается, вы сумели разыскать еще одну.
К двадцатому октября клевские послы возвращаются в Дюссельдорф. Император выписал Анне охранную грамоту для проезда через его земли. Как ни мало Карлу нравится этот брак, он не может препятствовать даме, едущей к жениху; его сестра, наместница Нидерландов, требует принимать принцессу Клевскую со всеми почестями и даже снабжает ее эскортом.
Терстон говорит ему:
– Помните кота? Вы его привезли в кармане из Ишера, в кардинальские времена, а мастер Грегори невзлюбил и назвал Марлинспайком? Так вот, я его третьего дня вроде бы видел на стене, с куском кролика под лапой. Но я сказал себе, коты же столько не живут?
Он отвечает:
– Кардинальский кот вполне может быть чудом природы. Наверное. Какой он был с виду?
– Ободранный, – говорит Терстон. – Но мы ведь все не молодеем.
Этой зимой король принимает передачу больших аббатств с их усадьбами и обширными акрами, с их реками, прудами, пастбищами, скотиной и зерном в амбарах; каждое зернышко взвешивают, каждую овчину заносят в опись. Если сколько-то гусей улетело на рынок, бычки забрели на бойню, деревья сами себя повалили, а монеты прыгнули мимо кармана… это прискорбно, но королевские комиссионеры вынуждены заранее извещать о своем приезде, и монахи успевают прибрать кое-что к рукам. Будь с королем честен, и он тебя не обидит. Когда в казну передают аббатство Святого Варфоломея и тамошние колокола увозят в Ньюгейт, приор Фуллер получает земли и пенсион. В освобожденные здания переезжают чиновники палаты приращений; дом аббата станет городским особняком Ричарда Рича. На севере аббат Брэдли из Фаунтинс будет получать годовой пенсион в сто фунтов. Сговорчивый аббат Уинчкома получит сто сорок. В казну переходит Хэйлс, где показывали кровь Господню в стеклянном сосуде. Намечено закрыть большую Сионскую обитель, и он напоминает себе про Лонд, где приор Ланкастер сидел на своем месте тридцать лет – чересчур долго. На любые вопросы приор отвечал omnia bene, все хорошо, но то была неправда: церковная крыша текла и к монахам вечно шлялись женщины. Теперь эти безобразия позади. Он заново отстроит дом, по собственному вкусу в тихом зеленом сердце Англии. В ненастье он мечтает о садовой беседке, о летящих по воздуху лепестках роз, перламутрово-белых и румяно-палевых. Мечтает об анютиных глазках и о синих звездочках барвинков, из которых наши девушки вяжут «узелки влюбленных»; в Италии из них плетут венки для осужденных.
В ноябре он записывает в список дел: «Редингского аббата судить и казнить». Обвинение известно, в вердикте сомнений нет – так зачем притворяться, будто исход не предрешен? Время великих аббатов умерло с мятежом на севере. Король больше не станет мириться с недовольными, с людьми, которые в своих уютных домах мечтают о Риме. Тысячи акров Англии переходят в казну, а тех, кто с них кормился, перераспределяют по приходам либо по университетам, если они люди ученые; а если нет, пусть ищут себе ремесло. Аббаты и приоры по большей части получат ренту, но если потребуется, то веревку. Он арестовал Ричарда Уайтинга, аббата Гластонбери, и того после суда протащили на волокуше по городу и повесили вместе с казначеем и ризничим на холме Святого Михаила. Уайтинг был старый глупец, изменник и к тому же плут – спрятал свои сокровища в стене. По крайней мере, так сказали комиссионеры. Такие проступки можно простить, если за ними нет злого умысла, отрицания, что король – глава церкви, а значит, хозяин всех потиров, дарохранительниц, распятий, облачений, подсвечников, хрустальных реликвариев, расписных алтарных преград, витражей и золоченых образов.
Ни один правитель не избежал смерти, кроме короля Артура. Некоторые говорят, он уснул и восстанет в час нашей беды, например, если император пойдет на нас войной. Однако в Гластонбери давно утверждали, что Артур – смертный, как вы и я, и у них хранятся его кости. Когда-то, если аббатству не хватало денег, монахи отправлялись в путь с заплесневелой головой Иоанна Крестителя и щепками от вифлеемских яслей. Однако, когда и это не наполнило сундуки, что монахи разыскали под полами? Останки короля Артура, а рядом с ним скелет золотоволосой королевы!
Ознакомительная версия. Доступно 52 страниц из 256
