СУТКИ СПУСТЯ Я ДУМАЮ ТОЛЬКО О ПОЦЕЛУЯХ. Каждый раз, как закрываю глаза, я вижу перед собой слова «вообрази на что способен поцелуй». В какой-то момент меня осеняет, что я ничего не знаю о поцелуях. Разумеется, я о них читала. Я видела достаточно поцелуев в фильмах, чтобы получить представление о том, что это такое. Но я никогда не представляла, что поцелуют меня, и уж определенно не думала, что кого-то поцелую сама.
Карла говорит, что, скорее всего, мы с Олли сможем снова увидеться сегодня, но я решаю подождать еще пару дней. Она не знает о том, что Олли коснулся моих лодыжек, что мы держались за руки, о том, как дышали практически одним воздухом. Мне стоило бы сказать ей, но я не говорю. Боюсь, что тогда она положит конец нашим встречам. Еще одна ложь в моем растущем списке. Теперь Олли – единственный в моей жизни человек, которому я не лгала.
Проходит сорок восемь часов после наших прикосновений, и я по-прежнему чувствую себя хорошо. Украдкой заглядываю в листы контроля, когда Карла не видит. Кровяное давление, пульс и температура, похоже, в норме. Никаких признаков возможных осложнений.
Я словно теряю контроль над собственным телом, когда представляю, что целую Олли, но совершенно уверена в том, что все это просто влюбленность.
Жизнь и смерть
ОЛЛИ НЕ НА СТЕНЕ. И даже не в дальнем конце дивана. Он сидит прямо посередине, положив локти на колени, и оттягивает резинку на запястье.
Я задерживаюсь в двери. Он не сводит глаз с моего лица. Ощущает ли он ту же самую потребность находиться в одном месте, дышать одним воздухом со мной? Я в нерешительности стою на пороге. Я могла бы занять его привычное место у стены. Или остаться прямо здесь, у двери. Я могла бы сказать ему, что нам не стоит испытывать мою судьбу, но я не могу. Даже больше того – не хочу.
– Тебе идет оранжевый, – произносит он наконец.
На мне одна из моих новых футболок. У нее треугольный вырез, она сидит в обтяжку, и теперь это мой любимый предмет одежды. Возможно, я куплю еще десять точно таких же.
– Спасибо. – Я прижимаю руку к животу: бабочки вернулись, и их не угомонить.
– Мне отойти? – Олли оттягивает резинку на запястье, зажимая ее большим и указательным пальцами.
– Не знаю, – говорю я.
Он кивает и начинает подниматься.
– Нет, подожди, – говорю, прижимая другую руку к животу и подходя к нему. Я сажусь, оставляя между нами меньше полуметра.
Олли отпускает резинку, и она щелкает по руке. Его плечи расслабляются – а я и не осознавала, что он был в напряжении. Сидя рядом с ним, я сжимаю колени, втягиваю голову в плечи. Пытаюсь стать как можно меньше, как будто мой размер может как-то повлиять на расстояние между нами.
Олли поднимает руку с колена и протягивает ее мне, шевеля пальцами. Все мои колебания тут же исчезают, и я кладу свою руку в его ладонь. Наши пальцы сразу занимают правильное положение, словно мы держались за руки всю жизнь. Я не знаю, как это происходит, но расстояние между нами сокращается. Олли придвинулся? Я?
Теперь мы сидим почти вплотную, задевая друг друга плечами. Он проводит большим пальцем по моему, от костяшки до запястья. Вся моя кожа, каждая клетка, вспыхивает. Нормальные, здоровые люди могут делать это в любое время? Как им удается пережить эти ощущения? Как они справляются с потребностью прикасаться друг к другу постоянно?
Олли слегка тянет меня за руку. Я знаю, что это вопрос, и перевожу взгляд с волшебства, которое творят наши руки, на волшебство его лица, его глаз и губ, которые приближаются к моим. Это я придвинулась? Или он?
Я ощущаю его теплое дыхание, а потом его губы легко касаются моих. Мои глаза сами собой закрываются. В романтических комедиях показывают правду. Невозможно не закрыть глаза. Олли отстраняется, и мои губы леденеют. Я что-то делаю неправильно? Мои глаза распахиваются и врезаются в потемневшую синеву его глаз. Он снова целует меня – так, словно боится продолжать и боится остановиться. Я вцепляюсь в его футболку.
Мои бабочки буйствуют.
Олли сжимает мою руку, и мои губы приоткрываются, наши языки соприкасаются. На вкус он как соленая карамель и солнечный свет. Или такой, какими солнце и карамель, по-моему, должны быть. Такого вкуса я не знала прежде. Он как надежда, и возможность, и будущее.
На сей раз я отстраняюсь первой, но только потому, что задыхаюсь. Если бы я могла, я бы целовала его каждую секунду каждого дня своей жизни. Олли наклоняется и прижимается лбом к моему лбу. Я ощущаю его дыхание на щеках. Оно немного сладковатое. Совсем чуть-чуть, такое, что хочется еще.
– Это всегда вот так? – спрашиваю, замерев.
– Нет, – говорит Олли. – Никогда. – Я слышу изумление в его голосе.
И вот так все меняется.
Честно
Позже, 20:03
Олли: не будешь смотреть кино с мамой?
Мэделайн: Я отказалась. Карлу это расстроит.
Олли: почему?
Мэделайн: Я пообещала ей, что буду проводить с мамой больше времени.
Олли: я рушу твою жизнь
Мэделайн: Нет, пожалуйста, не думай так.
Олли: то что мы сотворили сегодня это безумие
Мэделайн: Я знаю.
Олли: о чем мы думали?
Мэделайн: Я не знаю.
Олли: может нам надо сделать перерыв?
Мэделайн:…
Олли: прости. я пытаюсь тебя обезопасить
Мэделайн: Что, если мне нужна совсем не безопасность?
Олли: как это понимать?
Мэделайн: Я не знаю.
Олли: мне нужно чтобы ты была в безопасности. я не хочу тебя потерять
