Книга Незримые фурии сердца - Джон Бойн

– Видите ли, мистер Эвери…

– Отбросим церемонии. Называйте меня Чарльз.

– Видите ли, Чарльз, я питаю давний интерес к юриспруденции, – сказал Деннис Уилберт, учитель-педофил с Дорсет-стрит. Войдя в дом, он чересчур долго жал мне руку, не выпуская ее из потных ладоней, после чего я побежал в ванную мыть руки. – Я, знаете ли, слежу за прессой. Работа полиции. Судебные тяжбы, юристы, адвокаты и все такое прочее. Апелляции в Верховный суд и нарушения конституции. Я даже подумывал преподавать право в университете, но понял, что мое истинное призвание – дети. Только в обществе мальчика я по-настоящему счастлив. И пусть этих мальчиков будет как можно больше! К своему стыду, раньше я думал, что если кто-то оказался на скамье подсудимых, он, скорее всего, виновен…

– Или она, – вставил Джейкоб Тёрпин, докер-извращенец, коротавший вечера на Миллтаун-роуд, где, подкараулив прохожую девушку, на секунду представлял ей своего недомерка.

– Позвольте мне закончить мысль, мистер Тёрпин. – Благодаря университетскому образованию Уилберт считал себя недосягаемо выше других. – И тогда уж добавьте, если есть что…

– Я к тому, что баб тоже судят, – сказал Тёрпин, чья огненно-рыжая шевелюра буквально приковывала к себе взгляд. – Вон в министерстве транспорта одна бабенка мухлевала с накладными и получила пять лет. Вы ж о таком не расскажете, нет? Про баб то есть.

– Так вот, – Уилберт повысил голос, не давая себя сбить, – я думал, что, если человек оказался на скамье подсудимых, он не только, скорее всего, виновен, но являет собой отброс общества, который следует гнать вон, как прокаженного или австралийца. Но сегодняшний вечер в чудесном доме и прекрасный ужин в кругу респектабельного семейства доказывают ложность моей мысли, и я от нее отрекаюсь. Причем делаю это чистосердечно и непредвзято. А посему позвольте мне поднять этот бокал за вас, Чарльз, и пожелать вам сил благополучно пережить тяжелое и несправедливое испытание, выпавшее на вашу долю.

– За это я выпью, – сказал Джо Мастерсон, водитель автобуса из Темплоуга и ненасытный любитель порнографии с кавалерийским оттенком, который по прибытии на Дартмут-сквер пил безостановочно. Вот и сейчас он осушил бокал, вожделенно посмотрел на бутылку в центре стола и, не получив новых предложений, сам себя обслужил, что было грубейшим нарушением этикета, известным даже мне.

– Всех благодарю на добром слове, – благосклонно улыбнулся Чарльз. – Надеюсь, вы не допускаете мысли, что приглашение разделить наш семейный ужин было продиктовано чем-то иным, кроме желания узнать вас ближе.

– Однако приглашение исходило не от вас, верно? – спросила Шарлотта Хеннесси, единственная дама из четырех гостей-присяжных. – Нас пригласил мистер Вудбид. Мы полагали, ужин состоится в его доме, и даже не знали, что идем к вам.

– Я уже говорил, уважаемая, что Макса вызвали по срочному делу, – сказал Чарльз. – Он не успел вас уведомить и попросил меня взять на себя роль хозяина.

– Благородно и культурно с вашей стороны, – одобрил Мастерсон.

– Но тогда почему он позвал нас в ваш дом? – поинтересовалась миссис Хеннесси.

– Он затеял у себя кое-какой ремонт и на время переехал к нам, – объяснил Чарльз. – Я даже не собирался выходить к столу. Обычно я провожу вечера за чтением наставлений святого Викентия де Поля. Если честно, я боялся, что мое присутствие может быть неверно истолковано. Однако не мог допустить, чтобы вы ушли не солоно хлебавши. Так уж заведено у нас на Дартмут-сквер.

– Столько неожиданных обстоятельств и так много совпадений, – сказала миссис Хеннесси. – Просто невероятно.

– Таков порою облик истины. Но я рад, что все так получилось. Все эти дни со скамьи подсудимых я вглядывался в ваши честные лица, и меня снедало желание узнать вас в обычной жизни, далекой от удушливой обстановки судебного зала.

– Я всегда говорил, что истинно классный человек не признает деления на классы, – заявил Тёрпин, шумно почесываясь. – Другой на вашем месте не позвал бы нас в гости.

– Прошу прощенья, мистер Тёрпин, но я учительствую в престижной школе-интернате. – Уилберт снял очки, что, как я заметил, делал всякий раз, желая выглядеть внушительно. – И у меня степень бакалавра по математике. Мой отец фармацевт, а матушка однажды выступила по национальному радио с рассказом о лучшем сорте муки для выпечки традиционного ирландского хлеба с изюмом. Я считаю себя ровней любому человеку.

– Что ж, хорошо, – кивнул Тёрпин, получив отповедь. – И где вы обитаете, Деннис? У вас такой же особняк?

– Так уж вышло, что я проживаю с матушкой. – Уилберт подтянулся, готовый отразить любую атаку на свой образ. – Она не молодеет и нуждается в моей заботе. – Он вперился в меня взглядом и многозначительно добавил: – Разумеется, у меня своя комната, а вечерами мать частенько уходит играть в лото, и тогда я могу делать что угодно.

– Вы не женаты, мистер Уилберт? – с дальнего конца стола спросила Мод так резко, что я подскочил на стуле. – Может, где-то поблизости притаилась ваша супруга?

– К сожалению, нет. – Уилберт слегка покраснел. – В этом отношении удача обошла меня стороной.

– День, когда Мод согласилась выйти за меня, стал счастливейшим днем моей жизни. – Чарльз отложил вилку и нож, и глаза его (ей-богу, не вру!) увлажнились. – Я думал, у меня никаких шансов. Но вместе с тем знал, что рядом с ней я достигну любых высот, что наша любовь поддержит нас и в горе и в радости.