— Эту старую леди звали миссис О'Рорке. Я теперь вспомнила. Она ирландка. У нее недавно муж умер, и она нанимала Криса, чтобы он носил ей дрова для камина и делал всякую другую работу, с которой она сама управиться не могла.
— А какая разница? Много шуму из ничего...
Она слегка нахмурилась, добросовестно стараясь припомнить, хотя все ее внимание было обращено на ее приятеля, который начинал заигрывать с Дженет.
— В Стелчворте! — воскликнула она наконец. — Она еще жаловалась, что за такси дерут втридорога. — Она покосилась на меня. — Честно говоря, мы были очень рады, когда в конце концов избавились от нее. Она нас ужасно достала, но не могли же мы просто выставить ее — у нее все-таки муж умер, и вообще...
— Спасибо большое, — сказал я.
Девушка отошла и решительно уселась между своим приятелем и Дженет, а мы с Аккертоном вышли на улицу, уладить свои дела.
Он философски взглянул на то, что я ему дал, кивнул и попросил меня написать на бумажке свое имя и адрес, на случай, если он вспомнит еще что-нибудь. Я вырвал страницу из своего ежедневника, написал и отдал ему и уже решил, что наше знакомство на этом окончено, но, когда я пожал ему руку, попрощался и пошел прочь, он окликнул меня:
— Эй, парень! Погоди.
Я обернулся.
«Куда больше, чем ожидал», — подумал я. А вслух сказал:
— Пожалуй, да. Хотя наверно сказать еще не могу.
Он кивнул, поджав губы. Потом несвойственным ему неуклюжим жестом вытащил из кармана половину денег.
— Вот, — сказал он. — Забери. Видел я твой бумажник, когда мы в пивной сидели. У тебя и денег-то почти не осталось. Хватит с меня и этого.
Он сунул свой дар мне в руку, и я принял его с благодарностью.
— Учителя! — сказал он, отворяя дверь пивной. — Несчастные нищие ублюдки. Мне-то самому школа эта и даром была не нужна.
Он отмел мои попытки благодарности и вернулся к пиву.
Глава 6
С помощью карты я все же отыскал Стелчворт и дом О'Рорке, несмотря на то, что мне все время неверно указывали направление. Свернул на дорожку, ведущую к дому. Заглушил мотор. Выбрался из машины и огляделся.
Большое, неуклюжее, неухоженное строение. В основном из дерева, со множеством башенок и шпилей, необрезанный плющ ползет на черепичную крышу, облезлые рамы подъемных окон когда-то были выкрашены в белое. В мягком вечернем свете сад выглядел переплетением трав и кустов, растущих как бог на душу положит, а входная дверь была почти перегорожена огромным кустом душистой белой сирени.
Я нажал на кнопку. Должно быть, где-то внутри зазвонил звонок, но я его не услышал. Я позвонил снова, потом попробовал постучать дверным молотком. Прождав несколько минут впустую, я отступил на несколько шагов и окинул взглядом окна.
Из-за куста сирени я не увидел, как отворилась дверь. Внезапно меня окликнул резкий голос.
— Вы от святого Антония? — спросил он.
— Н-нет...
Я снова шагнул вперед, чтобы видеть своего собеседника, и увидел в затененном сиренью дверном проеме маленькую, седую как лунь старушку с желтым лицом и диковатыми глазами.
— Но ведь вы по поводу праздника? — спросила она.
— Какого праздника? — растерянно спросил я.
— Церковного, разумеется.
Она посмотрела на меня, как на полного идиота (каковым я, несомненно, и был, с ее точки зрения).
— Если вы срежете пионы сегодня, — сказала она, — к субботе они завянут.
По ее голосу сразу чувствовалось, что она ирландка, но произношение у нее было безупречным, и ее тон ясно давал понять, что я могу немедленно удалиться. Одной рукой она держалась за косяк, другой — за ручку двери и явно собиралась захлопнуть ее навсегда.
— Пожалуйста, — поспешно сказал я, — покажите мне пионы... чтобы я знал, какие можно будет срезать... в субботу...
Старушка уже начала закрывать дверь, но остановилась. Она поразмыслила, потом выступила из-под кустов сирени. Я увидел хрупкую, словно детскую фигурку, одетую в рыжеватый свитер, узкие темно-синие брючки и домашние шлепанцы в зеленую и розовую клетку.
— За домом, — сказала старушка. Она смерила меня взглядом, но, видимо, не усмотрела во мне ничего подозрительного. — Сюда.
Она провела меня вокруг дома, по дорожке, вымощенной плоскими каменными плитами, затянутыми по краям травой с кочек, которые когда-то, должно быть, были клумбами. Мимо поленницы по плечо высотой, резко выделяющейся своей аккуратностью среди царящего кругом запустения. Мимо запертого бокового выхода. Мимо оранжереи, заполненной мертвыми стеблями герани. Мимо тачки с золой, о назначении которой можно было только догадываться. За неожиданный угол, через узенький проход в густо разросшейся живой изгороди, — и мы наконец очутились в буйном цветении сада.
— Вот пионы, — сказала она, указывая на цветы, хотя в этом не было никакой нужды. Вокруг заросшей лужайки, со всех сторон, вздымали свои роскошные лохматые головы розовые, алые, махрово-белые пионы. Они покачивались над морем темно-зеленых глянцевитых листьев, и заходящее солнце золотило их. Впереди ждало увядание, но настоящее было гордым вызовом смерти.
— Великолепно! — выдохнул я, исполненный какого-то благоговения. Их, должно быть, тысячи!
Старушка взглянула на меня без особого интереса.
— Каждый год расцветают. Лайэму все было мало. Можете срезать, какие хотите.
— Гм... — я прокашлялся. — Наверно, мне следует признаться, что я не из церкви...
Она взглянула на меня с тем же изумлением, в которое лишь недавно вогнала меня самого.
— Тогда зачем же вы попросили показать вам пионы?
— Я хотел с вами поговорить. Я боялся, что, когда вы услышите, о чем я хочу говорить, вы просто уйдете в дом и захлопнете дверь.
— Молодой человек! — строго сказала она. — Я ничего не покупаю. Я не жертвую на благотворительность. Я не люблю политиков. Что вам надо?
— Я хочу знать, — медленно ответил я, — что за бумаги украл у вас Крис Норвуд.
Она открыла рот. Дикие глаза обшарили мое лицо, словно большие водянистые прожектора. Хрупкая фигурка содрогнулась от сильного, хотя и непонятного чувства.
— Пожалуйста, не беспокойтесь! — поспешно сказал я. — Я не причиню вам вреда. Вам нечего бояться.
— Я не боюсь. Я просто ужасно зла.
— Ведь у вас действительно были бумаги, а Крис Норвуд их украл?
— Бумаги Лайэма! Да.
