Книга Бесцветный - Тревор Ной

Мама постоянно говорила мне: «Я решила завести тебя, потому что хотела кого-то любить и чтобы кто-то безусловно любил меня в ответ. А получилось так, что я дала жизнь самому эгоистичному куску дерьма на земле, и все, что он делал, – плакал, ел, гадил и говорил: «Я, я, я, я, я!»»

Мама думала, что иметь ребенка – примерно то же самое, что иметь партнера. Но каждый ребенок рождается в центре своей собственной вселенной, он не способен понять мир за пределами своих личных желаний и потребностей, и я не был исключением. Я был ненасытным ребенком. Я ел, как свинья. Я поглощал коробки книг и хотел больше, больше, больше. Учитывая то, как я ел, я должен был бы страдать ожирением. В какой-то момент семья думала, что у меня глисты. Когда бы я ни уезжал в дом родственников на каникулы, мама отправляла меня с сумкой помидоров, лука и картошки и большим пакетом кукурузной муки. Это было ее способом предупредить жалобы на мое гостевание. В доме бабушки я всегда получал добавку, чего никогда не получали другие дети. Бабушка давала мне котелок и говорила: «Доешь». Если вам не хотелось мыть посуду, вы звали Тревора, он посуду подчищал. Они назвали меня мусорным баком семьи. Я ел, ел и ел.

А еще я был гиперактивным. Прямо-таки жаждал постоянных действий и активности. Когда был малышом и гулял по тротуару, надо было мертвым захватом держать меня за руку, иначе я вырывался и на полной скорости бежал на проезжую часть. Любил, когда за мной гнались. Я думал, что это – игра. Что на этот счет думали бабули, которых мама нанимала присматривать за мной, пока она на работе? Я оставлял их в слезах. Мама приходила домой, а они плакали: «Я ухожу. Не могу больше. Твой сын – тиран». То же самое было с учителями в школе, с учителями в воскресной школе. Если вам не удалось заинтересовать меня, вы в беде. Я не изводил людей специально. Я не был нытиком и избалованным. У меня были хорошие манеры. Просто я был очень энергичным и знал, что хочу делать.

Мама водила меня в парк, чтобы я мог как следует набегаться и сжечь энергию. Она брала пластиковый диск и кидала его, а я бежал, ловил его и приносил обратно. Снова и снова, снова и снова. Иногда она использовала теннисный мяч. Между прочим, со своими собаками черные люди так не играют, собаке черного ничего не бросают, если только это не еда. Так что я только тогда, когда начал проводить время в парках, где белые люди гуляют со своими питомцами, понял, что мама тренировала меня, как собаку.

Всякий раз, когда моя избыточная энергия не сгорала, она находила выход в шалостях и непослушании. Я гордился тем, что был невероятным озорником.

Каждый учитель в школе использовал потолочные проекторы, чтобы демонстрировать свои записи на стене во время урока. Однажды я взял и достал увеличительные стекла из каждого проектора в каждом классе. В другой раз я раздобыл огнетушитель и опустошил его в школьное фортепиано, потому что знал, что на следующий день мы должны были выступать на школьном концерте. Пианист сел, сыграл первую ноту и – пшшшш! – вся эта пена вырвалась из пианино.

Больше всего я любил две вещи: огонь и ножи. Они бесконечно восхищали меня. Ножи были просто круты. Я покупал их в ломбардах и на гаражных распродажах: пружинные ножи, перочинные ножи, нож Рэмбо, нож Крокодила Данди. Но лучше всего все же был огонь. Я любил огонь, а особенно фейерверки. В ноябре мы праздновали Ночь Гая Фокса, и каждый год мама покупала множество фейерверков, настоящий мини-арсенал. Я понял, что могу достать порох из всех фейерверков, а потом создать один огромный собственный фейерверк. Однажды я делал именно это, развлекаясь с двоюродным братом и наполняя пустой цветочный горшок немалым количеством пороха, когда меня отвлекли петарды «Black Cat». Классная штука, которую можно было сделать с «Black Cat», заключалась в том, что вместо того, чтобы поджечь и взорвать ее, можно было разломать ее пополам, поджечь, и она превращалась в огнемет в миниатюре. Я остановился на полпути в деле создания собственного фейерверка, чтобы поиграть с петардами, и каким-то образом бросил спичку в кучу пороха. Все взорвалось, мне в лицо полетел большой огненный шар. Млунгиси закричал, мама в панике выбежала во двор.

– Что случилось?!

Я держался, как ни в чем не бывало, хотя чувствовал на лице очень приличный жар огня.

– А, ничего. Ничего не случилось.

– Вы играли с огнем?!

– Нет.

Она покачала головой.

– Знаешь, что? Я выпорола бы тебя, но Иисус уже сделал явной твою ложь.

– Да?

– Иди в ванную и посмотри на себя.

Я пошел в ванную и посмотрел в зеркало. Мои брови исчезли, а сантиметра три волос спереди совершенно выгорели.

С точки зрения взрослого, я был разрушительным и неуправляемым, но как ребенок я так не думал. Я никогда не хотел разрушать. Я хотел создавать. Я не сжигал свои брови. Я создавал огонь. Я не ломал потолочные проекторы. Я создавал хаос, чтобы увидеть реакцию людей.

И я ничего не мог с этим поделать. Есть состояние, от которого страдают дети, невроз навязчивых состояний, который заставляет их делать то, чего они сами не понимают. Вы можете сказать ребенку: «Делай, что угодно, но не рисуй на стене. Ты можешь рисовать на этой бумаге. Ты можешь рисовать в этом альбоме. Ты можешь рисовать на любой поверхности. Но не рисуй и не пиши на стене, не раскрашивай ее». Ребенок посмотрит вам прямо в глаза и скажет: «Хорошо». Десять минут спустя ребенок уже рисует на стене. Вы начинаете на него кричать. «Какого черта ты рисуешь на стене?!» Ребенок смотрит на вас и на самом деле абсолютно не понимает, почему он рисовал на стене.

Хорошо помню, как, когда я был ребенком, у меня все время было это чувство. Каждый раз, когда меня наказывали, когда мама била меня по заднице, я думал: «Почему я это сделал? Ведь знал, что этого делать нельзя. Она велела мне этого не делать». Потом, как только порка прекращалась, я говорил сам себе: «Теперь я буду таким хорошим. Я никогда в своей жизни не буду делать плохого, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда. И буду всегда помнить, что нельзя делать ничего плохого. Ну-ка, напишу это на стене, чтобы напомнить себе». И брал мелок и снова брался за дело. И никогда не мог понять почему.

Мои отношения с мамой напоминали отношения между полицейским и преступником в фильмах – неумолимая дама-детектив и хитрый криминальный гений, которого она намерена поймать. Они – злейшие враги, но при этом невероятно уважают друг друга и каким-то образом даже становятся похожими друг на друга. Иногда мама ловила меня, но обычно она была на шаг позади, но всегда многообещающе смотрела на меня: «Однажды, парень. Однажды я поймаю тебя и арестую до конца твоей жизни». Тогда в ответ я кивал ей: «Доброго вечера, офицер». Так было все мое детство.

Мама всегда пыталась обуздать меня. С течением лет ее тактика становилась все более и более совершенной. Когда я был юным и энергия была на моей стороне, она обладала хитростью и придумывала различные способы держать меня в узде. Как-то в воскресенье мы были в продуктовом магазине, где была большая витрина глазированных яблок. Я любил глазированные яблоки и ныл все время, пока мы были в магазине. «Пожалуйста, мне можно глазированное яблоко? Пожалуйста, мне можно глазированное яблоко? Пожалуйста, мне можно глазированное яблоко? Пожалуйста, мне можно глазированное яблоко?».