Согласно распоряжению Екатерины, узник был оставлен в Шлиссельбурге под надзором приставленных к нему еще при Елизавете Петровне капитана Власьева и поручика Чекина, причем последние были подчинены графу Никите Ивановичу Панину, на которого императрица возложила главное наблюдение над бывшим императором. Панин дал обоим офицерам подробную инструкцию, как они должны обращаться с арестантом, причем приказал заменить ему имя Григорий именем Гервасий.
3
Вскоре по вступлении на престол императрицы Екатерины II и кончине императора Петра III пошли слухи, будто императрица, чтобы упрочить свое положение, намерена освободить Иоанна Антоновича, вернуть ему все отнятые Елизаветой Петровной права и выйти за него замуж. Несмотря на то что Екатерина была много старше Иоанна и что шлиссельбургский узник признан был душевнобольным, многие верили слухам.
Некоторые горячо сочувствовали мысли вернуть Иоанну престол. К числу последних принадлежал бывший сибирский митрополит Арсений Мацеевич, низведенный Екатериной в простые монахи за оскорбление величества, превратные толкования Священного Писания и заточенный в Корельский Николаевский монастырь. По доносу одного офицера, бывшего у Мацеевича в 1767 году, он говорил, что Иоанн Антонович законный государь, ибо ему присягали, и что не Екатерине следовало царствовать, а Иоанну, и лучше было бы, если бы ее величество вступила в брак с Иоанном. Кроме того, Мацеевич предсказывал, что будет царствовать брат Иоанна Антоновича Петр, который содержался в Холмогорах и которому тогда было лет 15. Арсения Мацеевича отдали опять под суд и приговорили к отправлению в Сибирь, в Верхнеудинскую крепость. Приговор этот был затем изменен: Мацеевича заключили в Ревельскую крепость, причем, по приказанию Екатерины, велено было называть его не его именем, а «Андреем Вралем».
Арсений Мацеевич в Ревельском каземате.
4
В июле 1764 года на недельном карауле в Шлиссельбургской крепости стоял прибывший из Петербурга подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович.
У поручика Мировича уже задолго до этого явилась мысль освободить Иоанна Антоновича из заточения, увезти его в Петербург и при содействии артиллерийского полка возвести на престол.
О своем замысле Мирович хранил глубокую тайну. Он открыл ее только одному человеку, поручику Великолуцкого полка Аполлону Ушакову, который обещал свое содействие. Но Ушаков еще до приведения в исполнение заговора утонул. Лишившись товарища, Мирович решил один привести в исполнение свое предприятие. С этой целью он заготовил письмо к принцу Иоанну, манифест от его имени и ждал, когда его назначат караульным офицером в Шлиссельбург.
Ознакомившись подробно с расположением того помещения, где содержался Иоанн Антонович, Мирович в ночь с 4 на 5 июля 1764 года приступил к исполнению замысла, поднял на ноги караул и повел его в цитадель освобождать узника, причем открыл огонь по небольшому отряду солдат, охранявшему темницу Иоанна. Офицеры Власьев и Чекин, находившиеся неотлучно при узнике, отразили первый приступ, а затем, боясь, чтобы Мирович не осуществил своего намерения и, как они впоследствии заявляли, «чтобы отвратить бедствия и смуты», убили погруженного в сон Иоанна Антоновича.
Увидев труп принца, Мирович сложил оружие. Его арестовали и отдали под суд, который приговорил его к смертной казни. 15 сентября 1764 года ему в Петербурге была отрублена голова, а тело было сожжено вместе с эшафотом.
Одновременно с Мировичем пострадали и те солдаты, которые участвовали в попытке освобождения Иоанна Антоновича. «Трех капралов и трех рядовых, — гласил приговор, — прогнать сквозь строй чрез тысячу человек десять раз (одного же, более виновного, двенадцать раз) и сослать вечно в каторжную работу». Кроме того, понесли еще наказание подпоручик князь Чефарыдзев, который, зная о намерении Мировича, не донес об этом, и придворный лакей Касаткин, который в разговорах с Мировичем утверждал, будто есть толки в народе, что Иоанна возведут на престол. Первый из них лишен был чинов, посажен в тюрьму на шесть месяцев и разжалован в рядовые. Второй — наказан батогами и записан в рядовые в дальние команды.
5
Тело несчастного правнука царя Иоанна Алексеевича после его безвременной кончины[1] было сначала положено в Шлиссельбургской крепостной церкви. Огромные толпы сострадательных посетителей приходили поклониться праху усопшего. Вследствие этого дано было приказание запереть церковь.
Когда весть о смерти Иоанна дошла до Екатерины, находившейся тогда в Риге, императрица письмом от 9 июля к графу Н. И. Панину велела «безымянного колодника хоронить по христианской должности в Шлиссельбурге, без огласки».
Согласно этому повелению, погребение совершено было в самой Шлиссельбургской крепости, но где именно — неизвестно.
Император Александр I по вступлении на престол два раза приезжал в Шлиссельбург и приказывал отыскать тело Иоанна Антоновича, вероятно, с намерением перенести его в царскую усыпальницу в Петербурге. Но тела не нашли. Говорили, будто на самом деле тело Иоанна и не было предано земле в Шлиссельбурге, а вскоре после его кончины отвезено в большой Тихвинский Богородицкий монастырь, где, по сказанию старожилов, погребено в паперти Успенского собора, при самом входе. Но следов могилы несчастного императора и там не сохранилось.
В усыпальнице русских императоров, в Петропавловском соборе петербургской крепости, похоронены все венценосцы, начиная с Петра I. Одной только не достает там гробницы — с телом Иоанна Антоновича…
6
Весть о гибели «императора под запретом», как свидетельствуют воспоминания современников, вызвала в свое время общее сострадание в петербургском обществе. Подробности случившейся в Шлиссельбурге катастрофы передавали на разные лады. Многие обвиняли высокопоставленных лиц, подозревали даже, что весь заговор Мировича был предпринят с целью положить конец жизни Шлиссельбургского узника и избавиться от него навсегда. Ждали со стороны правительства официального разъяснения о кончине. Оно и было объявлено в особом манифесте за подписью императрицы Екатерины. И в этом манифесте — впервые после многих лет в официальном документе — было наконец названо имя бывшего императора, было рассказано о его заточении, о том, что он жил «лишенный разума».
«Он не знал ни людей, ни рассудка, не умел доброе отличать от худого, — говорилось в манифесте, — так как и не мог притом чтением книг жизнь свою пробавлять, а за единое блаженство себе почитал довольствоваться мыслями теми, в которые лишение смысла человеческого его приводило».
Вид Шлиссельбурга на медали, отчеканенной при Петре I.
