— То ли дело спички. Отличная ставка — лучше не придумаешь.
— Ладно. — Кестрель скинула коробок на ковер. Ворсинки приглушили звук удара.
Ее согласие не произвело на Арина никакого впечатления. Он просто набрал нужное количество костяшек и приготовился играть. Кестрель сделала то же самое. Оба сосредоточились на партии. Кестрель была настроена выиграть.
Но победа снова ускользнула.
— Я хочу знать, — начал Арин, — почему вы до сих пор не служите в армии.
Кестрель сама не понимала, какого вопроса ждала, но точно не этого. Ей сразу же вспомнились бесконечные споры с отцом, о которых так хотелось забыть. Поэтому она ответила коротко:
— Мне всего семнадцать. По закону у меня есть еще три года.
Арин откинулся на спинку стула, вертя в руках одну из костяшек. Он постучал пластинкой по столу, перевернул ее, снова постучал.
— Это неполный ответ.
— В условиях не было ничего о том, насколько полным должен быть ответ. Сыграем еще раз.
— Если вы победите и я отвечу так же, вам это понравится?
— Война — удел моего отца, — помедлив, произнесла Кестрель. — Такая жизнь не для меня. Я даже драться толком не научилась.
— Правда? — искренне удивился Арин.
— Ну, я не хуже многих. За себя постоять могу. Но боец из меня никудышный. Мне есть с чем сравнить.
Арин взглянул на фортепиано.
— С музыкой тоже проблемы, — призналась Кестрель. — Пианино с собой возить не станешь. Я не смогу взять его в поход.
— Музыка — рабское занятие, — заметил Арин. — Все равно что готовка или уборка.
Кестрель услышала в его словах отголосок гнева, спрятанного за небрежным тоном.
— Так было не всегда.
Арин молчал, и, хотя Кестрель изначально не собиралась вдаваться в подробности, теперь она почувствовала, что обязана назвать главную причину.
— И еще… Я не хочу убивать.
Услышав это, Арин нахмурился. Кестрель рассмеялась и попыталась обратить разговор в шутку:
— Бедный отец, я его совсем его замучила! Но с дочерьми всегда непросто, верно? Поэтому мы заключили перемирие. К весне я должна либо стать солдатом, либо выйти замуж.
Пальцы Арина, продолжавшие крутить костяшку, замерли.
— Значит, вы выйдете замуж.
— Да. Но сначала шесть месяцев поживу спокойно.
Арин бросил костяшку на стол.
— Сыграем еще.
На этот раз победила Кестрель. Она давно уже не испытывала такого триумфа. Арин уставился на свой расклад, сжав губы. Тысячи вопросов завертелись в голове у Кестрель. Они толкались, точно люди в толпе, и каждый пытался пролезть вперед. Но то, что сорвалось с губ Кестрель, удивило не только Арина, но и ее саму:
— Почему тебя обучили кузнечному делу?
На секунду ей показалось, что он откажется отвечать — так напряглись его скулы. Потом Арин сказал:
— Меня выбрали потому, что я меньше всех подходил для этого ремесла. Я был тощим девятилетним мальчишкой. Вечно витал в облаках и всего боялся. Вы видели, какие в кузнице инструменты? Молот, например? Кому попало их не доверишь. Мой первый владелец посмотрел на меня и решил, что я не из тех, кто поднимет руку на господина. Поэтому он выбрал меня. — Арин холодно улыбнулся. — Ну что, понравился вам мой ответ?
Кестрель не могла произнести ни звука.
Арин отодвинул от себя костяшки.
— Я хочу сходить в город.
Кестрель сама ему обещала, да и в желании раба повидаться с возлюбленной не было ничего предосудительного. Но почему-то ей не хотелось отпускать Арина.
— Так скоро? — пробормотала она.
— Месяц прошел.
— Ох, — выдохнула Кестрель. Наверное, тяжело прожить месяц без любимого человека. — Конечно, ступай.
— Я выковал около тридцати клинков, — доложил Арин распорядителю торгов. — В основном кинжалы, сгодятся для ближнего боя. Есть несколько мечей. Я упаковал все в мешок. Сегодня ночью, за четыре часа до рассвета, я сброшу их с юго-западной стены поместья. Пусть твои люди ждут там.
— Отлично, — ответил Плут.
— Я продолжу работу. Что с пороховыми бочками?
— Они в надежном месте.
— Не попытаться ли мне завербовать кого-то из рабов генерала? Они могут нам пригодиться.
Плут покачал головой.
— Слишком опасно.
— Если бы у нас не было шпионов в доме Андракса, мы бы никогда не добрались до пороха. Но наш человек сумел незаметно выкрасть ключ и так же аккуратно вернуть его на место. Что, если и в поместье генерала подвернется похожая возможность?
— Говорю тебе, нет.
Сердце Арина гулко стучало от злости, едва не вырываясь из груди. Но он понимал, что неправ. В том, что Арин не в духе, не виноват никто, кроме него самого. И девчонки. Он сам не знал, что бесит его больше: то, что он подыграл ей, или то, что она поддавалась ему.
— А что генеральская дочка? — спросил Плут.
Арин предпочел бы услышать любой вопрос, кроме этого. Помедлив, он ответил:
— Слухи о боевой подготовке леди Кестрель сильно преувеличены. С ней проблем не будет.
— Держи. — Кестрель протянула старой няне глиняную чашку. — Это сироп от кашля.
Энай тяжело вздохнула и тут же закашлялась. Она откинулась на подушки, которые Кестрель подложила ей под голову, и уставилась в потолок.
— Проклятая осень. И бог здоровья, будь он неладен.
Кестрель присела на краешек кровати.
— Бедная амма, — прошептала она, называя няню гэрранским словом «мать». — Рассказать тебе сказку? Ты всегда так делала, когда я болела.
— Не надо. Вы, валорианцы, плохие рассказчики. Знаю я ваши сказки: «Мы сражались. Мы победили. Конец».
— Ты меня недооцениваешь.
Энай покачала головой.
— Есть вещи, которые нельзя изменить, дитя мое. Лучше не пытайся.
— Ладно. В таком случае, когда поправишься, приходи на виллу, и я для тебя сыграю.
— Да. Мне нравится тебя слушать.
Кестрель пошла в другую комнату, чтобы разобрать принесенную корзинку с едой и немного прибраться.
— Я встретила Коваля, — крикнула Энай из спальни.
Кестрель замерла и вернулась к постели няни.
— Где?
— А ты как думаешь? В бараке, разумеется.
— Я думала, ты там не бываешь, — удивилась Кестрель. — И вообще тебе лучше посидеть дома, пока не поправишься.
— Без тебя знаю. Я туда ходила несколько дней назад, когда еще не заболела.
