Повезло. Наверное… Чуть раньше раздался звук открываемой двери, послышались шаги нескольких человек и вполне узнаваемые голоса:
– Почему мне сразу не сообщила? – строго вопрошал врач, ещё недавно угрожавший какому-то чиновнику своей отставкой.
– Так с этим интендантом всё закрутилось, пока его откачивали. А потом вы ушли куда-то… А меня жандарм измучил составлением протокола. Сволочь! Ну а я, помня…
– Забудь про жандарма. В остальном – молодец! Всё правильно сделала. И от бульона ему хуже не станет. А мы сейчас посмотрим… Неужели спит?
Труммер ощутил лёгкие касания к своей руке, и тут же еле слышно выдавил из себя:
– Пить! – А чтобы быстрей принесли нужное, уже гораздо громче добавил: – И супчика…
– О-о-о! Явный прогресс! – хохотнул довольный врач. – То при смерти валялся, а то аппетит прорезался. Но это хорошо… Давай, организуй ему опять бульона! – Это он кому-то третьему распорядился. Похоже, ещё одна сиделка или медсестра, потому что быстро умчалась за едой. Тогда как знакомая уже женщина дала болезному попить. Ещё и извинялась при этом:
– Вон как получилось из-за одного мерзкого интенданта… Только сейчас смогла сюда вернуться…
Напившись от души, Поль пробормотал, нечётко выговаривая слова:
– Слышал я, как этот насильник пытался тебя прямо здесь поиметь…
Выраженное сочувствие неожиданно вызвало у врача и у сиделки короткие смешки.
– Натуральный извращенец! – фыркнула она с презрением.
– И судьба его за это уже наказала! – не скрывая злорадства, добавил он. – Теперь этот тип долго будет восстанавливаться после инсульта.
Несмотря на собственное участие в наказании интенданта, Труммер постарался скрыть одолевающие его недоумения. Конечно, мужчина себя вел нехорошо по отношению к слабой женщине, но что в этом такого извращённого? Или тут совсем иные законы и понятия? Всё-таки иная плоскость, иной мир, иные традиции. Скорей всего и иные воззрения на любой флирт, если судить по длительному пребыванию сиделки у какого-то жандарма.
«Тоже надо быть осторожным в высказываниях! – стал настраивать себя поощер. – Иначе сразу раскусят, что я чужак и враг. А мне бы ещё сутки, двое продержаться, не раскрываясь».
Сомнения немалые имелись и в том, поверят ли в его «временную амнезию»? Не слишком ли он себя живчиком показал? И не нагрянет ли прямо к кровати больного тот самый вездесущий жандарм? Потому что обрадованный врач приступил к первым, видимо, давно приготовленным вопросам:
– Раз говорить начал и кушать требуешь – значит, выживешь в любом случае! Но сразу говори, если что, где болит?
– Горло… – шипел больной. – И голова… И шея…
– А как ты думал! Вообще удивляюсь твоей выживаемости. Чуть не сгорел, да и попросту утонуть мог. Помнишь, как в воде оказался?
– Не-а…
– А что помнишь?
– Взрыв!.. Страшный взрыв…
– Чем конкретно занимался в момент взрыва?
– Не помню… Вроде как взбешенный капитан кого-то ругал.
– По какому поводу велась ругань?
– Только и понял, что кого-то он обзывал косорукими…
– Могло такое быть, что провинился кто-то из пушкарей?
– Вполне…
Перед каждым ответом Поль делал заметные паузы, тяжело вздыхал, постанывал порой и пытался прокашляться. Тут и без медицинского образования становилось понятно, что задаваемые раненому вопросы неуместны. Да и очередную порцию бульона принесли, которая была выпита с немалым воодушевлением. А после неё речь пострадавшего стала вообще тиха и неразборчива. Типа, засыпать он стал.
– Назови своё имя! – последовало очередное распоряжение.
– Гы… хы… – последовало совсем уж слабое и несуразное бормотание. Доктор на это отреагировал с недовольным ворчанием:
– Ишь ты, в сон его потянуло! – затем добавил более благодушно: – Ну и пусть отсыпается! – после чего, дождавшись пока останется в палате только одна сиделка, наконец-то обратился к ней по имени:
– Оюкен, пока никому не говори, что этот больной пришёл в сознание и может говорить. Пусть пока сил набирается, а чуть позже я с ним сам потолкую.
– Хорошо, – с готовностью отозвалась Оюкен. – А если он опять есть потребует? И не только бульон?
– Можешь кормить его жидкими кашками и перетёртым овощным пюре. Ближе к вечеру я его вновь тщательно осмотрю и тогда решу окончательно, сдавать его жандармам или нет.
Врач ушёл, а Труммер от страха и неожиданности затаил дыхание.
«Чего это он?! При чём тут жандармы?! – заметались панические мысли в голове. – В чём я проговорился? И не пора ли отсюда срочно бежать? Прямо сейчас?.. А может, следовало и этого эскулапа оглушить воздействием?..»
Но тот уже ушёл. Да и не хотелось таким брутальным способом благодарить своего спасителя. И уж тем более не хотелось отбирать силы у оставшейся в палате сестры милосердия. Или как они тут называются?
Зато теперь следовало понять, где и в чём он прокололся. Или это такая фигура речи прозвучала в словах доктора? Мол, каждого, кто выздоровел или смог говорить, надо предоставить на допрос жандармам? И ничего в этом страшного нет? И переживания доктора понятны: жёсткий следователь не станет деликатничать с больным, запросто угробит труд целителей, преследуя только свои, конкретные цели.
«Так что нервничать не надо, – сам себя успокаивал а’перв. – Лучше не терять время и постараться втереться в доверие к этой Оюкен. Чем больше она расскажет, тем больше для меня появится ориентиров в этом мире. А чем её можно зацепить и подтолкнуть к разговорчивости? Правильно! Ещё раз посочувствовав по поводу недавнего инцидента. Ещё лучше вначале польстив её красоте… Знать бы ещё как? Если ни разу её не видел!..»
Решив, будь что будет, начал шептать:
– Оюкен! Ты здесь? – хотя прекрасно ощущал её в нескольких метрах от себя. Женщина встала со стула, подошла к кровати:
– Что-нибудь надо?
– Воды! – Ну и получив желаемое, сразу же продолжил: – Мне почему-то кажется, что ты очень красивая…
– Ну-у-у… – звучало скорей удивление, чем смущение. – В общем-то, да. А как ты догадался?
– Раз тебе проходу не дают разные интенданты…
На это раздался женский смех, не совсем уместный при такой теме. Пришлось задавать наводящие вопросы:
– Я чего-то не понял? И почему вы его назвали извращенцем?
– Хм! Какой любопытный! – фыркнула сиделка. Но скрывать ничего не стала: – Да всё потому, что интендант – обычный мужчина, а я – ачи. И пусть личико у меня очень симпатичное, но… сам понимаешь.
А’перв понимал. Да и глупо было бы думать, что на иных плоскостях ДОМА существуют кардинальные отличия по половым признакам. Это в иных мирах, на той же Земле, к примеру, или на Аверсе – всего два пола, мужчины и женщины. А в этой вселенной никуда от ачи и от клаучи не денешься. И определённые моральные рамки при общении ломать не стоило. Обычно в разговорах между незнакомыми людьми этой темы не касались. Поэтому Труммер запоздало смутился:
