В итоге этого многовекового германо-скандинавского «нордического» господства, как пишет автор подробной истории Рима Ф. Грегоровиус, памятники римской старины были в следующем состоянии: «Изувеченные статуи попадались лишь кое-где в разоренных улицах или валялись в кучах мусора среди развалин терм и храмов»,[185] «развалины Капитолия оставались в полнейшем запустении. Так же, как и на Палатине, местность все более зарастала здесь садами, и среди мраморных глыб паслись стада коз; поэтому часть Капитолия получила тривиальное название «Козлиной горы» (monte Caprino), подобно тому как форум стал называться «выгоном» (campo Vaccino)».[186]
Эти страшные опустошения, восстановившие времена Алариха и Гензериха, вызвали в Риме горечь о его древнем величии. Мысль об этом видна даже у мельком посетившего в 1106 г. Рим архиепископа французского Тура Гильдеберта — в его стихах римская сивилла говорит: «Когда я находила радость в идолах, мою гордость составляли войско, народ и великолепие мраморов. Идолы и дворцы разрушены; народ и воины порабощены, и едва ли Рим еще помнит о Риме».[187]
Именно обращение к этой памяти стало зачатком будущего Возрождения. По словам Ф. Грегоровиуса: «Двенадцатый век оказался благоприятным для возникновения римской археологии. Мечтая о восстановлении республики на Капитолии, сенаторы должны были так же вспомнить о величественных сооружениях древнего Рима и постараться воспроизвести в своем воображении изумительный город своих предков. Несмотря на безжалостное разорение, которому Рим подвергался в продолжение целого ряда столетий, этот город сохранял все-таки свое значение самого старинного из всех поселений на Западе; древний дух римлян, сломленный, но все еще в них живший, снова пробудился», в XII в. появляются описания города, где «видно явное предпочтение языческому Риму».[188]
В XIV в. в Италии творит Петрарка — первый деятель Возрождения, первый, кто уже формулирует самую идею Ренессанса. «Концепция поворота истории возникла именно в ренессансный период, именно у Петрарки, который первым заговорил о светлой античности, о темном невежестве, начавшемся после того, как христианство стало официальной религией и «римские императоры стали поклоняться имени Христа», и об ожидаемом возвращении к забытому древнему идеалу».[189]
Приведу и мнение такого знатока культуры, как профессор Алексей Лосев, по поводу «Германии, где Ренессанс оказался только мимолетным явлением в первые десятилетия XVI в.».[190] Ренессанс был чисто итальянским явлением, чуждым северным германцам.
Проверим соответствие «расового мифа» истории по цивилизациям древности.
Древнейшая цивилизация Средиземноморья — египетская, памятники культуры которой — Великие Пирамиды и Сфинкс — известны как одно из чудес света еще с древних времен, египетская наука задолго предвосхитила развитие ее у других народов, не случайно даже в период расцвета древнегреческой цивилизации (V в. до н. э.) греки считали, что «египтяне, мудрейший народ на свете».[191]
Достижения этой великой цивилизации также приписывали «нордической расе».[192]
Родоначальником этой концепции стал в XIX в. американский антрополог Сэмюэль Джордж Мортон (1799–1851), которого справедливо считают отцом «научного расизма». Собственно, «научный расизм» (оперировавший в основном измерениями человеческих черепов) появился во второй четверти XIX в. в США среди сторонников рабовладения, пытавшихся обосновать невозможность освобождения негров «научно» (доказывая, что те являются «расово неполноценными»), и впервые заявил о себе в 1844 г., когда после консультации с Мортоном госсекретарь США Джон Колдуэлл Кэлхун (сенатор от Южной Каролины и лидер рабовладельческих кругов США, «некоронованный король Юга») дал официальный ответ на ноты европейских держав, заявив, что отмена рабства невозможна, т. к. негры принадлежат к «низшему человеческому типу».
В том же 1844 г. Мортон опубликовал книгу «Египетский череп» (Crania Aegyptiaca), где пытался доказать, что египтяне принадлежали к белой (по терминологии того времени «кавказской») расе, эксплуатировавшей труд африканских негров. Его последователи Д. Глидаон и Н. Нотт опубликовали в 1854 г. в США книгу «Типы человечества», в которой также путем манипуляций с черепами доказывали, что негр стоит ближе к обезьянам. Все они оперировали в качестве доказательств цветом волос мумий и внешностью на рельефах некоторых фараонов и их жен.
В 1850 г. прусский египтолог Карл Лепсиус опубликовал во втором томе «Памятников Египта и Эфиопии» текст надписи Сесостриса III со стелы в Семнехе (на южной границе Египта): «Южная граница, созданная в 8 году царствования его величества царя Верхнего и Нижнего Египта Хепер-ка-Ра (Сесостриса III), да живет он вечно, чтобы предотвращать путь любому черному проходить ее по воде или земле, с судном или со стадом; кроме тех черных, кто идет торговать в Икен или уполномочен на это. Им позволительно делать хорошие вещи, но не позволительно судам черных проходить Хех [Семнех], двигаясь вниз по реке, вовеки».[193] Казалось бы, расовой сегрегации негров (которым запрещалось заходить в кварталы, театры, магазины и даже вагоны «для белых») придавалась некая историческая преемственность и, тем самым, подобие обоснования.
(О сегрегации в США надо добавить один красноречивый момент. Узаконена она была в 1896 г. решением Верховного суда по делу «Плесси против Фергюсона». В 1890 г. в южном штате Луизиана был принят закон о «раздельном, но равном» проезде в поездах, вводивший специальные (и гораздо более худшие) места для негров в вагонах. В 1892 г. за нарушение этого закона был арестован Гомер Плесси, у которого была 1/8 негритянской крови и по законам штата он считался негром. Верховный суд, в который обратился за справедливостью Плесси, высказался в пользу властей штата и подтвердил, что такое законодательство не противоречит Конституции США.
