Несмотря Е1а категорический отказ Бодри кура, Жанна осталась в Вокулере и спустя какое-то время — месяца через полтора, если отнести ее первую встречу с капитаном к концу декабря — началу января, — добилась всего, чего хотела. Бодрикур дал ей провожатых к дофину и снабдил рекомендательным письмом. Сам проводил до ворот, подарил на прощанье меч и напутствовал словами: «Езжай — и будь, что будет…» (Т, I, 50).
Это был первый крупный успех. Чем он объясняется? Что побудило Робера де Бодрикура уступить настойчивым просьбам Жанны? Поиски ответа на этот вопрос в литературе снова приводят нас в область гипотез.
В некоторых биографиях Жанны можно встретить утверждение, что ее судьбу решило странное событие, о котором рассказывают «Хроника Девы» и «Дневник осады Орлеана». [5] В один прекрасный день Жанна явилась к Бодрикуру и заявила следующее: «Во имя бога, мессир капитан, вы слишком медлите с моей отправкой, ибо сегодня благородный дофин понес великий ущерб под Орлеаном. А если в скором времени вы меня к нему не пошлете, его разобьют наголову». Бодрикур не придал значения этим словам, но вскоре в Вокулер пришло известие о том, что в тот день, 12 февраля 1429 г., французы действительно были разбиты в битве при Рувре. И тогда пораженный капитан распорядился снарядить Деву в дорогу (Q, IV, 125, 206).
Любопытно, что эту версию приняли не только клерикальные историки, увидевшие здесь еще одно свидетельство «пророческого дара» Жанны, но и кое-кто из биографов внеконфессиональной ориентации, склонявшихся, однако, к мысли, что в личности и поведении {74} Жанны было что-то загадочное (25, 32); возможно, она была ясновидящей.
Но прежде чем строить умозаключения о личности Жанны, нужно выяснить, насколько достоверен ( рассказ хронистов. Сверка с другими источниками показывает, что мы имеем здесь дело с легендой, которая появилась на свет уже после гибели героини и притом не в Вокулере. Ничего, например, не знали об этом эпизоде руан-ские судьи (а ведь они, как уже говорилось выше, провели очень тщательное расследование в родных краях Жанны). Если бы «ясновидение» Жанны имело под собой какое-то реальное основание (скажем, совпадение), то этот эпизод получил бы сразу же самую широкую огласку. Жанна первая не стала бы делать из него тайны, так как была убеждена в том, что благодаря «голосам и видениям» обладает даром пророчества и охотно говорила об этом на суде. Да и в показаниях свидетелей на процессе реабилитации — прежде всего тех, кто собирал Жанну в дорогу и проводил к дофину, — безусловно нашлось бы место для упоминания о таком важном факте.
Впрочем, из того, что перед нами очередной апокриф, вовсе не следует, что эта легенда вообще не представляет интереса для истории Жанны д'Арк. Напротив, она очень любопытна, но не для «событийной» стороны, не для реконструкции фактов, а для понимания того, как складывался миф о Жанне-Деве. Версия о том, что Жанна, узнав сверхъестественным путем о поражении французов под Орлеаном, убедила тем самым Бодрикура в божественном характере своей миссии, возникла скорее всего в самом Орлеане. Возможно, до того как попасть на страницы «Хроники Девы», а оттуда в «Дневник осады Орлеана», сцена разговора Жанны с Бодрикуром разыгрывалась на театральных подмостках. В «Мистерии об осаде Орлеана», которую с середины 1430-х гг. играли время от времени на площади перед кафедральным собором, имеется эпизод, почти дословно совпадающий с соответствующим местом «Хроники Девы». Жанна в этом эпизоде требует, чтобы Бодрикур распорядился о ее снаряжении и провожатых: «Нам нужно действовать быстро, потому что сегодня французы потерпели великий убыток на войне и большую неудачу» (90, 162). На предположение, что именно мистерия послужила в данном случае источником {75} для хроники, а не наоборот, наводит, помимо сопоставления дат, самый прием «драматизации» этого эпизода в хронике, где в уста Жанны вложена прямая речь.
Таково единственное объяснение первого успеха Жанны, которое предлагают источники. Большинство биографов, естественно, не приняло эту версию всерьез. Но из молчания современников относительно мотивов, побудивших Бодрикура изменить свое отношение к Жанне, многие авторы сделали вывод, что за этим молчанием скрывается некая государственная тайна и что решение капитана Вокулера отправить «посланницу неба» в Шинон было результатом политической интриги.
Ряд авторитетных биографов полагает, что Бодрикур действовал в соответствии с инструкциями из Шинона. Согласно этой точке зрения, сразу же после встречи с Жанной комендант Вокулера уведомил дофина о появлении в вверенной ему крепости «посланницы неба» и получил распоряжение отправить ее ко двору. Дело в том, что в числе провожатых Жанны в Шинон был некий Коле де Вьенн, названный в показании ее другого спутника, Жана из Меца, королевским гонцом (D, I, 290). Речь, по-видимому, идет о Жане Коле — королевском курьере, который спустя полгода, 10 июля 1429 г., получил от магистратов Тура 10 ливров за то, что доставил им известие о победах Девы под Орлеаном (Q, V, 260); он был, очевидно, уроженцем г. Вьенна в Шампани, чем и объясняется его прозвище. Предполагается, что именно он и привез Бодрикуру тайные инструкции относительно Жанны.
Эта историографическая версия восходит к известному сочинению Жюля Мишле «Жанна д'Арк» (1841 г.), которое некогда составило целую эпоху в изучении жизни и деятельности орлеанской героини (69, 62–84). Мишле, как известно, питал склонность к смелым гипотезам и категорическим высказываниям. И на этот раз его суждение было как нельзя более определенным: «Вернувшись в Вокулер (из Нанси, куда она ездила по приглашению Карла Лотарингского. — В. Р.), Жанна обнаружила там посланца короля, который разрешал ей явиться к нему» (87, 28). Точку зрения Мишле решительно поддержал другой крупнейший авторитет — С. Люс: «.. не подлежит сомнению, что Коле был послан па берега Мааса, {76} чтобы доставить благоприятный ответ дофина на запрос Робера де Бодрикура о посылке ко двору юной крестьянки из Домреми» (82, ССХ). Такого же мнения придерживались и А. Франс (54, т. I, 102–103), и Р.-А. Менье, опубликовавший в 1946 г. специальное исследование о взаимоотношениях Жанны и Карла VII (86, 107–108, 127), и, наконец, Ж. Кордье, перу которого принадлежит одна из наиболее интересных, биографий Жанны (41, 101).
Как видим, представление о том, что решающую роль в изменении отношения к Жанне со стороны Робера де Бодрикура (и, следовательно, во всей дальнейшей ее судьбе) сыграла правительственная санкция, опирается на давнюю и очень солидную историографическую традицию. И хотя точка зрения Мишле и его последователей была принята далеко не всеми биографами Жанны и подчас встречала возражения (93, 54–55; 57, 266), она и поныне не подвергалась целостному критическому рассмотрению.
Заметим прежде всего, что вся конструкция держится на одной единственной «опорной свае» — на упоминании о Коле де Вьенне. Больше нигде в источниках — ни в материалах руанского процесса, ни в материалах процесса реабилитации, ни в хрониках, ни в административной переписке, финансовых счетах и других правительственных документах — мы не найдем ни малейшего намека на то, что комендант Вокулера получил распоряжение отправить Жанну к дофину. И если вначале это молчание могло быть еще как-то связано со стремлением правительства держаться в стороне до тех пор, пока миссия Девы не получила официального признания, то в дальнейшем — после победы под Орлеаном, разгрома англичан при Пате, триумфального похода на Реймс — оно является совершенно необъяснимым. Известно, что летом 1429 г., когда Жанна находилась на гребне славы, французская пропаганда всячески подчеркивала тезис о наличии глубокой мистической связи между королем и Девой. И эта пропаганда безусловно использовала бы версию о приглашении Девы в Шинон, если бы такая версия имела под собой основание.
