— Вот и я считаю, что вы и не догадывались, какие делишки он проворачивал от вашего имени. Давайте я расскажу вам, как все, вероятно, было; официальную версию вы уже знаете. Поправьте меня, если я в чем-то ошибусь. Итак, вы получили от своего отца крупную сумму денег и драгоценности, верно?
Я кивнула.
— Затем Аррибас предложил зарегистрировать фирму на ваше имя, а деньги и украшения положить в сейф в офисе компании, где он работал. Правильно?
Я снова кивнула.
— Что ж, на самом деле он этого не сделал. Вернее, сделал, но не совсем так. От имени импортно-экспортной фирмы «Меканографикас Кирога», хозяйкой которой, согласно документам, являлись вы, он заказал у своей компании партию пишущих машинок и расплатился за них вашими же деньгами. Заказ был оплачен четко и в срок, и в «Испано-Оливетти» ровным счетом ничего не заподозрили: это была обычная сделка, одна из многих — крупная и довольно выгодная, но ничем другим не примечательная. Аррибас, в свою очередь, продал пишущие машинки — уж не знаю, кому и каким образом. На этом этапе никаких финансовых претензий у «Испано-Оливетти» к вам не было, хотя Аррибас между тем уже получил определенную выгоду, не вложив ни одного своего сентимо и провернув при этом отличное дельце. Потом, по прошествии нескольких недель, он вновь сделал от вашего имени заказ, который, как и предыдущий, был своевременно выполнен. Только на сей раз поставленный товар не был оплачен сразу — за него поступила лишь часть положенной суммы, но, поскольку вы уже зарекомендовали себя надежным партнером, эта заминка ни у кого не вызвала подозрений: в «Испано-Оливетти» не сомневались, что все деньги будут выплачены, в полном соответствии с договором. Однако этот долг так и не был погашен: Аррибас снова перепродал товар, получил таким образом прибыль и поспешил скрыться, вместе с вами и вашим капиталом, который к тому времени не только не уменьшился, а даже увеличился за счет перепродажи машинок, приобретенных мошенническим путем. Ловкая махинация, что и говорить, хотя, должно быть, у кого-то в «Испано-Оливетти» все же появились подозрения, потому что, насколько я понимаю, ваш отъезд из Мадрида был очень поспешным, не так ли?
В моей голове мгновенной вспышкой промелькнуло воспоминание: мартовское утро, я возвращаюсь в нашу квартиру на площади Лас-Салесас, Рамиро, лихорадочно вытаскивая из шкафов вещи, торопливо складывает их в чемоданы — оказывается, мы уезжаем и я тоже, не теряя ни минуты, должна собираться. Вспомнив все это, я подтвердила предположение комиссара, и он продолжил свой рассказ:
— Таким образом, Аррибас не только завладел вашими деньгами, но и использовал их в своей афере для получения еще большей прибыли. Короче говоря, ушлый тип, это уж точно.
Мои глаза снова наполнились слезами.
— Хватит. Не нужно больше слез, прошу вас: что толку плакать над пролитым молоком. Сейчас вам всего нужнее твердость: вы попали в очень сложную ситуацию, да еще в такое неподходящее время.
Я проглотила слезы и постаралась успокоиться, чтобы продолжить разговор с комиссаром.
— Вы имеете в виду войну? Ведь об этом вы говорили, когда приходили ко мне в первый раз?
— Да. Пока непонятно, чем все закончится, но положение сейчас очень серьезное. Пол-Испании на данный момент находится в руках восставших военных, другая половина сохранила верность правительству. Там полный хаос, неразбериха и неизвестность — в общем, настоящая катастрофа.
— А здесь? Что происходит здесь?
— Сейчас все относительно спокойно, а вот несколько недель назад было довольно жарко. Именно тут все и началось — вы об этом не слышали? Поднялось восстание, и отсюда, из Марокко, вышли мятежные войска во главе с генералом Франко. В первые дни были бомбардировки: республиканская авиация для подавления восстания наносила удары по Верховному комиссариату, но в результате ошибки одного из «фоккеров» пострадало мирное население, погибло несколько марокканских детей и разрушили мечеть. Из-за этого мусульмане сочли республиканцев своими врагами и автоматически приняли сторону восставших. С другой стороны, арестовали и расстреляли множество сторонников республики: тюрьма для европейцев переполнена, и многих арестованных держат в концентрационном лагере в Эль-Моготе. В конце концов, когда в руках восставших оказался аэродром Сания-Рамель (это неподалеку отсюда, от этой больницы), правительство лишилось своего последнего бастиона в протекторате, так что теперь вся Северная Африка находится под властью антиреспубликанских военных и ситуация более или менее стабилизировалась. События сейчас разворачиваются в самой Испании.
Комиссар потер глаза, медленно провел ладонью по бровям, по лбу и пригладил волосы. Его голос прозвучал тихо, словно он говорил сам с собой:
— Когда же все это наконец закончится…
Я вывела его из состояния задумчивости, не в силах больше выносить неизвестность:
— Так я смогу уехать отсюда или нет?
Мой нетерпеливый вопрос вернул его к реальности.
— Нет. Это исключено. Вы не можете никуда уехать, тем более в Мадрид. Столица сейчас по-прежнему в руках республиканцев: многие там их поддерживают, так что они собираются бороться и настроены на победу.
— Но мне необходимо вернуться туда, — неуверенно настаивала я. — Там моя мама, мой дом.
Комиссар снова заговорил, стараясь сохранять невозмутимость. Мое упрямство начинало его раздражать, хотя он пытался проявлять терпение, сочувствуя моему положению. При других обстоятельствах он скорее всего не стал бы со мной церемониться.
— Послушайте, я не знаю, на чьей вы стороне: за правительство или против него. — Его голос вновь обрел уверенность, и показавшаяся на минуту усталость, копившаяся, должно быть, все эти напряженные дни, опять стала незаметна. — Откровенно говоря, после всего, что довелось увидеть в последние недели, ваши политические взгляды мне абсолютно безразличны — меня это вообще не волнует. Я предпочитаю просто нести свою службу, держась от политики подальше — ею и так, к сожалению, занимается слишком много людей, — однако все, что сейчас происходит, в некотором смысле играет вам на руку: хоть в чем-то повезло, если можно так выразиться. Здесь, в Тетуане, центре восстания, до вас никому нет дела, и никто, кроме меня, не заинтересуется вашими отношениями с законом, которые, уж поверьте, выглядят весьма небезупречными. Настолько небезупречными, что в другие, более спокойные времена этого хватило бы, чтобы надолго упрятать вас за решетку.
Я попыталась возразить, не на шутку встревоженная, но комиссар не дал мне заговорить — поднял руку, прося не прерывать его, и продолжил свою речь:
— Полагаю, в Мадриде расследование большинства уголовных дел, кроме самых значительных, будет приостановлено — сейчас там все сконцентрировано исключительно на политике, и вряд ли кому-то захочется искать в Марокко предполагаемую мошенницу, завладевшую пишущими машинками фирмы «Испано-Оливетти» и драгоценностями своего отца. Несколько недель назад это были довольно серьезные преступления, но сейчас они ничего не значат по сравнению с тем, что надвигается на столицу.
