Вскоре после высадки его 3-го батальона командование послало его с донесением на командный пункт. Возвращаясь обратно, он не обнаружил своего подразделения, которое успело отступить, и уже в сумерках он присоединился к 16-му батальону, где, по существу, проявил себя героем, добровольно сходив несколько раз в разведку и применив свое знание французского языка для переговоров с окружавшими их турками. Его инициатива позволила предотвратить неожиданный захват их позиций противником. Когда обстановка нормализовалась, Маркович вернулся в свой батальон с запиской от командования 16-го батальона о причинах его отсутствия. Материалы допросов Марковича рисуют полную неразбериху, царившую в первые дни после высадки, дезориентацию командования. После возвращения в Австралию 17 июля 1915 г. Маркович был уволен с формулировкой: «Дисциплинарные причины». В его деле после этих слов стоит приписка карандашом: «Не преступление. Сомнительное имя». Эта история легла темным пятном на судьбу Марковича. Когда, будучи членом Лиги ветеранов, он боролся за права фронтовиков и разоблачал злоупотребления военных бюрократов, те опять вытащили на свет историю его увольнения из армии. Только к 1922 г. ему удалось добиться права на получение заслуженных воинских медалей. Девять лет спустя, когда он захотел получить работу в правительственном учреждении, о его прошлом вновь были запрошены службы безопасности. Правда, на этот раз чиновник честно написал: «Подозревался в том, что он шпион, но никаких оснований к этому подозрению так и не было обнаружено».
Галлиполийские испытания Александра Саста, русского моряка из Одессы, были не менее тяжки. Он был ранен в ногу вскоре после высадки и вернулся в свой 10-й батальон только после излечения в госпитале в Египте. 18 июля он был отправлен на передний край окопа, чтобы подстрелить турецкого снайпера. Они вели перестрелку, пока в ногу Саста не угодил осколок снаряда. Он звал на помощь своих товарищей, но из-за грохота артобстрела те его не могли услышать, и Саст несколько часов пролежал, истекая кровью. Ночью перед ним появился турецкий солдат, который попытался прикончить его штыком, но Саст из последних сил схватил штык (на допросе Саст предъявил шрамы на ладонях) и отвел удар. Увидев, что он ранен, турки перенесли его в траншею, а затем перевезли в свой госпиталь. Из госпиталя, после того, как его раны немного зажили, его отправили в Скутари (Ускудар), где подвергли изощренным пыткам за то, что он отказывался отвечать на вопросы. Ему связали руки за спиной и подвесили за кольцо на столбе так, чтобы ноги не доставали до земли. Через четверть часа он стал терять сознание. Его приводили в чувство и продолжали держать на столбе. Это продолжалось 4 дня. Затем его отправили в лагерь, где военнопленные работали по 12 часов в день, получая горячую пищу лишь раз в сутки. В декабре 1915 г. их перевезли в Болгарию, где заставили копать траншеи. Здесь Саст сошелся с болгарским солдатом, который хотел дезертировать из армии, перебравшись через Дунай. У Саста было припрятано несколько золотых монет, которые он пообещал болгарину за помощь. В январе 1916-го они успешно бежали через замерзший Дунай в Румынию, где уже скопилось много дезертиров из болгарской армии. Переодевшись в гражданскую одежду, Саст добрался до Бухареста, где повстречал еще двоих русских. Вместе они добрались до реки Прут, перешли ее с помощью проводника и оказались в России. Вскоре, меняя поезда, Саст добрался до Москвы. Он намеревался вернуться в австралийскую армию, но, опасаясь, что англичане сдадут его русским военным властям, предпочел не обращаться в британское посольство в Москве, а, найдя на карте Архангельск, в котором к тому времени находились британские войска, и подрабатывая по дороге на проезд, в конце концов добрался до британских частей. В июне он был доставлен в Англию, где и предстал перед следственной комиссией. Сколь ни невероятны были его приключения, ему поверили и направили сражаться в артиллерийскую часть во Франции.
Русские служили в австралийской армии наравне с австралийцами. Превозмогая страх, они поднимались в атаки как пехотинцы, рыли окопы и туннели как саперы, выносили с поля боя раненых как санитары, доставляли боеприпасы под огнем противника как погонщики лошадей. Процент убитых и раненых, больных и плененных среди них был такой же, как по всей австралийской армии в целом. И все же их ноша была порою тяжелее, чем у их австралийских соратников, тяжелее на неизмеримую величину — быть русским среди австралийцев. В повседневной окопной жизни австралийцы относились к русскому происхождению своих сослуживцев как к безобидной особенности. Но терпимость имела свои границы, и первое, что выделяло русских, а часто и определяло отношение к ним, было несовершенство их английского языка. Следствия этого были различны. Иногда это влияло на общую оценку солдата: «Он говорит очень мало по-английски и кажется тупым и бесполезным… умственно неполноценный», «Он — русский и говорит не очень вразумительно». Такие оценки оказывали прямое влияние на служебную карьеру солдата. В некоторых случаях из-за языковых проблем русских даже увольняли из армии.
Тем не менее немало русских служили и в «элитных» частях. Например, около 50 россиян воевали в артиллерии. Самая блестящая карьера здесь принадлежит Норману Майеру из-под Могилева, племяннику знаменитого Сиднея Майера, которому предстояло стать одним из богатейших людей Австралии. Начав службу 20-летним студентом в чине рядового, он закончил ее лейтенантом, командующим колонной амуниции. Около 40 уроженцев России стали пулеметчиками. Несколько человек воевали в составе Австралийского авиационного корпуса; служили русские и на автотранспорте, который появился в армии уже во время войны. Свыше 20 россиян служили в медицинских частях, в основном в полевых госпиталях. Среди них необычной была судьба русского доктора Михаила Клачко. Накануне войны он отправился из Англии на Дальний Восток на борту немецкого корабля «Лутзов». Начало войны застало корабль в Красном море, где немецкая команда незамедлительно интернировала Клачко. Но вскоре корабль был захвачен англичанами, и его высадили в Египте. Здесь он служил в британских медицинских частях, а затем перешел на службу в 1-й Австралийский госпиталь в Гелиополисе. Оказалось, что Михаил — искусный пластический хирург. Многие австралийские анзаки, вывезенные в Египет с Галлиполи с тяжелыми черепно-лицевыми ранениями, были возвращены к жизни благодаря его мастерству. Даже австралийский министр обороны выразил личную признательность Клачко за его службу. В сентябре 1916 г. он приехал в Австралию, сопровождая раненых, и некоторое время служил врачом на призывных пунктах. Однако вскоре его романтическая связь с австралийской девушкой, которая бежала с ним в Россию, а затем в Китай, изменила отношение к нему австралийских властей, которые упорно отказывали ему в натурализации.
Наконец, не менее двух десятков россиян служили в австралийской военной полиции и в штабе армии. На такие посты они обычно попадали после ранения на передовой. Так, Уильям Деонк, награжденный за героизм в Галлиполи медалью, был переведен в военную полицию после ранения на Западном фронте. В полицейской разведке служили два моряка из Прибалтики — Николай Коцебу и Николай Рерих. В службе разведки состоял и Георгий Камышанский, сын высокопоставленного русского чиновника, знавший французский и немецкий языки. Николай Федорович, журналист, служил в штабе в Лондоне. Щия Фельс, гранильщик алмазов, будучи тяжело ранен вскоре после высадки в Галлиполи, был демобилизован, однако не считал свою войну законченной и отправился в Лондон, где пытался вступить в авиационные части. Когда из-за инвалидности он был отвергнут, то поступил в британскую военную разведку, где прослужил до конца войны.
