К этому добавляется объяснение военного характера, более общее. Монгольская армия была армией всадников, и пустынный характер обширных территорий Месопотамии и Сирии, которые надо было пересечь, чтобы напасть на мамелюкскую империю, создавал затруднения для прокорма их верховых животных.
Хорошо видно, что союз с монголами государства Ильханов франкам должен был казаться естественным. Это поняли христианские государства Севера, в первую очередь Киликийская Армения, но также Триполитан-ское графство. Эту промонгольскую политику поддержали даже братья некоторых военных орденов из этих областей, во всяком случае, триполитанские госпитальеры, отправившие свой контингент на сражение при Хомсе. Кстати, с тех пор Калаун, когда только мог, перемирие не перемирие, сводил счеты с этими госпитальерами: 25 мая 1285 г. пала их последняя крупная крепость.
В Иерусалимском королевстве союз с монголами не всегда стоял на повестке дня, и франки старались поддерживать хорошие отношения с мамелюками (все относительно!): в 1281 г., когда Калаун вел с франками переговоры о возобновлении перемирия 1272 г., против него был организован заговор. Франки прознали о нем и предупредили султана. Известно, что после сражения при Хомсе Руджеро ди Сан-Северино приезжал поздравить победителя Калауна в его лагерь. С давних пор в условиях перемирий, заключаемых с султаном, предусматривалось, что в случае крестового похода, идущего с Запада, франки могут приостановить действие перемирия; но впредь они должны были уведомлять султана о продвижении и целях означенного похода!
Не отставал и Боже, поддерживая добрые отношения с султаном Калауном, — известные всем и, по крайней мере поначалу, не смущавшие высший свет на латинском Востоке, потому что порой они оказывались очень полезными. Вот пример.
Армяне после сражения при Хомсе, в котором они поддержали монголов, имели все основания бояться мамелюков. Тем не менее реакция последних — я уже говорил, почему — была сдержанной; но Калаун отказался вступать в переговоры с царем Армении Левоном II, тогда как тот желал заключить перемирие. Левон обратился к тамплиерам, и вот как этот эпизод описывает мусульманский автор. Дело происходило в 1285 г.:
В то время как наш повелитель султан осаждал замок Маргат, к нему явился командор тамплиеров Малой Армении с устным посланием от владетеля Сиса [столицы царства]. Он передал письмо от царя и другое — от магистра тамплиеров, содержавшее прошение владетеля Сиса, где тот просил прощения за свое поведение и приносил свои извинения. Суть прошения сводилась к тому, чтобы послы Левона могли явиться ко двору султана, а причина, по которой его представил магистр, состояла в том, что всякий раз, когда послы царя появлялись при дворе, их арестовывали и задерживали и никогда не давали им ответа. Поэтому царь ловко попросил о помощи магистра тамплиеров, и, таким образом, в качестве посредника приехал командор, чтобы успешно завершить дела.[137]
В конечном счете, на драконовских условиях, султан заключил перемирие с армянами 6 июня 1285 года.[138]
Тем не менее Гильом де Боже не был наивен, хорошие отношения с мамелюками должны были приносить ему компенсацию — сведения. Магистр ордена Храма располагал осведомителями в Каире, в самом совете султана; правда, «источники, достойные доверия», он имел почти повсюду. В Каире таковым был эмир Салах, на самом деле Бадр ад-Дин Бакташ аль-Фахри, один из доверенных людей султана в сфере вооружения.[139] Поэтому, когда в 1289 г. Калаун решил в одностороннем порядке разорвать перемирие и напасть на Триполи (он не забыл об участии графа в военных действиях монголов), Гильом де Боже получил об этом информацию:
…один эмир, каковой был стар и являлся одним из четырех, на коих держалась страна язычников, передал эту новость монсеньору магистру Храма, и носил сей эмир имя Гемир Салах, имел он обыкновение предупреждать магистра Храма на благо христиан, когда султан желал как-либо уязвить последних, и стоил он магистру хороших даров каждый год, когда посылал ему [сведения].[140]
Двусмысленная политика
Тем не менее у политики Боже были свои пределы. Поддерживать Анжуйцев становилось все трудней с тех пор, как в 1282 г. король Карл I, столкнувшись с коалицией, в которую входили византийский император Михаил VIII, король Арагона Педро III и восставшие сицилийцы (после Сицилийской вечерни 30 марта 1282 г.), утратил контроль над Сицилией.[141] Втянувшись в долгую и безнадежную войну за отвоевание своих земель, Карл I, а потом его сын Карл II (1285-1309) уже почти не занимались Иерусалимом и предоставили своим представителям в Акре, Руджеро ди Сан-Северино, а потом Эду Пуалешьену, выпутываться как смогут. Так что со смертью Карла I в 1285 г. король Кипра Генрих II без особых затруднений мог вернуть себе корону Иерусалима. Он провел переговоры с Гильомом де Боже, и Тирский Тамплиер сообщает: «Настала нужда в соглашении, каковое соглашение впервые было написано моей рукой».[142]
В следующем году население Акры встретило Генриха II пылко и с радостью. Магистры трех военных орденов, собравшись в резиденции Храма, договорились оказать нажим на Эда Пуалешьена, укрепившегося со своими сторонниками в замке, «и добились того, что мессир Эд Пуалешьен пообещал сдать замок трем орденам… и четыре дня спустя замок был сдан, и он [король Генрих II] поселился в оном».[143] А 15 августа 1286 г. Генрих был коронован иерусалимской короной в Тире — традиционном месте королевских коронаций. Восточные франки вновь объединились, но слишком поздно! с анжуйским уклоном было покончено, но на Кипре уже никогда не забудут слишком деятельного участия Боже и тамплиеров в союзе с Анжуйцами.
Что касается политики хороших отношений с мамелюками, она никогда не встречала единодушной поддержки, пусть даже многие из тех, кто тогда ее критиковал, были прожженными лицемерами.
Когда эмир Салах предупредил Боже о неминуемом нападении Калауна на Триполи, магистр ордена Храма сообщил об этом властям города. Полагая, что их защищает перемирие, «оные из Триполи», по выражению Тирского Тамплиера, ему не поверили, и некоторые говорили «дурные слова о магистре, каковой делал сие, дабы их напугать». Когда армия мамелюков вступила на франкскую территорию, Боже сделал еще одну попытку и послал брата Редкёра (Руя де Куэро), рыцаря, занимавшего в ордене важный пост — командора Триполи, еще раз предостеречь город. Некоторое время еще спорили, «верить или нет», и наконец поверили.[144]
