Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Надо сказать, что руководство Русского общевоинского союза поняло, какого монстра взрастила в своих недрах. Известно, что «Внутреннюю линию» пытались распустить четыре раза. Дважды это приказывал генерал Миллер, по одному разу — генералы Витковский и Архангельский. Но ничего это не дало. Как писала в свое время жена генерала Деникина, «организация с годами выродилась в подпольный и очень страшный организм со множеством щупальцев в разных странах и обществах российского рассеяния».
В 1991 году распался Советский Союз. Коммунистическая идеология перестала быть государственной. Совсем чуть-чуть не дожил до воплощения своей самой заветной мечты мичман Аксаков. А официального приказа о прекращение деятельности «Внутренней линии» не последовало. Да что там приказ, если до сих пор неизвестно даже большинство чинов тайного ордена внутри Русского общевоинского союза.
Я рассуждаю сейчас исключительно с точки зрения историка, который занимается одним из аспектов русской эмиграции. Они не оставили воспоминаний. И об очень многих значительных фактах мы и сегодня не имеем представления. Сбылись пророческие слова последнего начальника штаба Корниловской ударной дивизии, Генерального штаба полковника Месснера: «Не виню никого. Виню всех. Никто и все виноваты в том, что наши полковые колонны имеют только „голову“ и не имеют „хвоста“. Голова седая, а хвоста нет. „Не то важно, что эмиграция существует, важно то, что она вымирает“, — сказал однажды Сталин. Мы вымираем, это значительный, важный факт».
* * *
Благодаря стараниям Шатилова две тайные организации, а именно «Внутренняя линия» и остатки Боевой организации Кутепова, фактически слились в одну. Во-первых, большинство боевиков к тому моменту уже погибли во время хождений в СССР. А во-вторых, главным связующим звеном между «кутеповцами» и «шатиловцами» выступил бывший капитан Марковской артиллерийской бригады Виктор Ларионов.
В Добровольческой армии он был с первых дней, участник Ледяного похода, галлиполиец. В эмиграции — в охране великого князя Николая Николаевича. В 1927 году устроил теракт в Ленинграде, о чем в последствии написал воспоминания: «Было восемь часов и три четверти. Белый вечер, сырой и теплый, висел над „Ленинградом“. Звонки трамваев, шаркание человеческих гусениц по панелям, стук собственного сердца — частый и тревожный — вот все, что воспринимало сознание. И еще одно воспринимало ясно и четко, что у подъезда Партклуба стоит милиционер, что ворота в проходной двор в соседнем доме заперты на солидный висячий замок, и остается единственный путь бегства — на Кирпичный переулок.
Прошли перед „мильтоном“. Он скосил на нас глаза и отвернулся. Выглянули на него из-за угла Кирпичного. О счастье! „Мильтон“ неторопливым шагом побрел к Гороховой. Путь, значит — свободен!
Тяжелая почти до потолка дубовая дверь. Как сейчас помню медную граненую ручку. Кругом роскошь дворца. Нет ни страха, ни отчаяния, ни замирания сердца. Впечатление такое, точно я на обыкновенной, спокойной, неторопливой работе.
Дверь распахнута. Я одну-две секунды стою на пороге и осматриваю зал. Десятка три голов на звук отворяемой двери повернулись в мою сторону. Бородка тов. Ширвиндта а-ля Троцкий склонилась над бумагами. Столик президиума посреди комнаты. Вдоль стен — ряды лиц, слившихся в одно чудовище со многими глазами. На стене „Ильич“ и прочие „великие“, шкафы с книгами.
Я говорю моим друзьям одно слово: „можно“ — и сжимаю тонкостенный баллон в руке. Распахиваю двери для отступления. Сергей размахивается и отскакивает за угол. Я отскакиваю вслед за ним. Бомба пропищала и замолчала. Еще секунда тишины, и вдруг страшный нечеловеческий крик: „А… а… а… а… Бомба…“
Я, как автомат, кинул баллон и побежал вниз по лестнице. На площадке мне ударило по ушам, по спине, по затылку звоном тысячи разбитых одним ударом стекол: это Дима метнул свою гранату. Сбегаю по лестнице. По всему дому несутся дикие крики, шуршание бегущих ног и писк, такой писк — как если бы тысячи крыс и мышей попали под гигантский пресс. Я ерошу волосы на голове — для выскакивания на улицу в качестве пострадавшего коммуниста, кепка смята и положена в карман, пальто, плащ бросаю в клубе. Секунда… вторая… третья… Звон разбитого стекла… и струйки зеленого дымка поднимаются выше и выше — это смерть».
В 1941 году в составе германской армии Ларионов был в Смоленске. После войны жил в Германии, умер в середине 80-х годов.
Скупые строки, по которым невозможно определить ни характер человека, ни его убеждения. Но все моментально изменится, если привести слова самого Ларионова: «Ответный террор против коммунистической партии — вот лозунг наиболее действительный в борьбе с палачами. В ночных кошмарах им, убийцам, ворам, садистам и растлителям духа народного, чудится грядущее возмездие. Хулители имени Бога на земле чуют, что час расплаты не может не прийти. Только действие — твердое, прямое, бьющее прямо в цель — способно положить конец бесчинственной власти маньяков. И только жертва чистая и святая восстановит честь опозоренной и безмерно поруганной Родины. И нет иных путей для тех, кто признает наш общий страшный долг крови, залившей родную землю в бесчисленных подвалах. И нет иного действия, кроме боя, хотя бы для этого пришлось биться одному против всех. Мы должны быть незримыми руководителями, толкающими РОВС к полной победе над коммунизмом».
Именно капитану пришла в голову идея тайных псевдонимов для всех руководителей «Внутренней линии». Так, Шатилова в переписке называли «115», «Павлов», «Хрущев». Ларионов именовался «Белая идея», Закржевский — Дмитриев, а Скоблин в дальнейшем — «Главный сыщик». Генерал Миллер стал Арсеньев. Генерал Эрдели, который был активным противником тайной организации — «Непосредственным», а Русский общевоинский союз — «ВР» (по всей видимости, сокращенное от фамилии Врангель).
* * *
Оставим на время лидеров «Внутренней линии» и вернемся к Николаю Владимировичу Скоблину. Именно тогда он и попадает в орбиту тайной организации внутри Русского общевоинского союза.
На гонорар от успешных концертов в Америке Плевицкая с мужем купили в рассрочку в одном из парижских пригородов — Озуар-ла-Феррьер — двухэтажный дом. Каждый месяц они должны были платить 800 франков — сумма немаленькая для русских эмигрантов. Даже с учетом того, что певица зарабатывала в разы больше любого офицера армии Врангеля, все равно бремя ложилось на семью неподъемным грузом. Скоблин очень мучился в те дни. Ему часто тогда снился Ледяной поход Добровольческой армии. Корниловец Левитов в своих воспоминаниях так описывал первые бои с большевиками: «Генерал Корнилов дает задачу полку: ударом в левый фланг противника сбить его. Безостановочное движение корниловцев с явным охватом левого фланга настолько потрясло красных, что они стали бежать из своих окопов, не задерживаясь в резервных. Потери в полку: один убит и несколько раненых, но противник хорошо поплатился. Будь здесь у нас кавалерия, вся эта громадная толпа красных была бы уничтожена. На стороне красных были и местные молодые казаки, которые были захвачены нами и которым за их позор в станице старики устроили настоящую порку».
Скоблин силился найти выход из положения и не мог. На завод, как многие русские офицеры, он идти работать не мог. В Крыму, на последнем этапе Белой борьбы, он был тяжело ранен в бедро. После этого ходил, едва заметно прихрамывания. А на даже минимальную ставку в РОВС рассчитывать не приходилось. Даже учитывая благожелательное отношение к нему Шатилова и Кутепова. Врангель и слышать не хотел фамилию главного корниловца, после памятной истории с концертом Плевицкой для советских представителей.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
