Нет, не Коран.
А что?
Поет по-персидски рекламу похоронной фирмы и адрес мастерской, где делают надгробные плиты.
Впрочем, «экономистам» такое было простительно. Знать язык и страну — не их прямая задача. Беда заключалась в том, что некоторые советские дипломаты находились на том же уровне.
В начале XX в. российская ориенталистика была необычайно сильна. Она делилась на научное и практическое направления (под вторым подразумевалась разведка). Здесь творили такие титаны, как Николай Рерих, Василий Радлов, Петр Чихачев, академики Бартольд и Марр! А чего стоит история генерала Корнилова, писавшего стихи на персидском, владевшего также дари! Боевое крещение он принял в Афганистане, где, переодевшись дервишем, пробрался в глубь чужой территории и добыл бесценные сведения о британской крепости Дейдади! А затем во главе разведывательного отряда скрытно прошел по восточному Ирану, той его части, которая на картах была отмечена белым пятном.
В советский период подобных умов не возникало, больше того, многие рядовые востоковеды: ученые, военные, дипломаты, выделявшиеся из общей среды знаниями и талантом, в тридцатых годах ХХ в. были без вины уничтожены как враги государства. На их место пришли новые, социально близкие кадры, среди которых «растерянные» оказались не самыми худшими.
Мой Растерянный был классическим экземпляром этого вида: всю жизнь провел на одном направлении, но даже к концу карьеры толком не мог объяснить, чем занимался. Языка он, естественно, тоже не знал.
Характерный пример — история с пишущей машинкой.
Когда я уезжал из Исфагана в отпуск, то оставлял готовые к отправке информационные материалы, не имевшие, правда, оперативного значения. Он их подписывал и с интервалами посылал в Москву, чтобы там видели — в генконсульстве кипит работа! Кроме того, я клал на стол несколько заполненных бланков-заявок на поездку по стране. Ему оставалось вписать туда только маршрут, к примеру: «Исфаган — Тегеран — Исфаган», поставить цифрами дату и шлепнуть печать. Всё! Это была единственная задача, где требовалось знание персидского языка, за которое, кстати, он получал надбавку 20% оклада.
Дальнейшее мне известно со слов водителя Вити Журбы: «Он сказал, в Тегеран поедем, готовь, мол, машину, а время не уточнил. Ну, я и пошел спросить, когда? Стучусь в кабинет — не отзывается. Я дверь приоткрыл, заглянул: Господи! От табачного дыма вся комната синяя, в пепельнице — гора окурков! Смотрю, на столе — твоя пишущая машинка, справа один том персидского словаря, слева — второй, оба раскрыты. Он сам за столом в кресле сидит. Бычок дымящийся зубами стиснул, взгляд напряженный, меня не видит. Смотрит в один словарь, потом в другой, потом на клавиатуру, потом по клавише пальцем — бац! Глядь в бумагу, хвать руками за голову: «У-у, твою мать!», и ну из машинки бланк вытаскивать. Новый вставил и все сначала: глянет в один словарь, потом в другой, по клавише — бац! И за голову: «У-у, твою мать!» Несколько раз так повторялось. Я не стал его отвлекать, пошел к себе в гараж, пусть, думаю, сосредоточится».
Вскоре после моего возвращения из отпуска возникла необходимость напечатать какое-то письмо по-персидски, тут я обнаружил, что каретка машинки не движется, ее заклинило намертво.
Здорово погнулась! — сказали в ремонтной мастерской. — Вы что, ее с высоты роняли?!
Нет, — ответил я, не вдаваясь в подробности, — это всё одним пальцем!
Кстати, насчет моих отпусков, с ними вечно возникали проблемы.
Кто будет работать, если ты поедешь отдыхать?! И как же ты поедешь отдыхать, если отдыхать еду я?! — на чистом глазу сообщил мне однажды Растерянный. Я отлично помню эту гениальную фразу. Она прозвучала в жаркий летний день на краю консульской пожарной ямы, которая служила нам также бассейном. Растерянный стоял по пояс в воде, большими пальцами он заткнул себе уши, указательными — глаза, а средними — правую и левую ноздрю, сделал глубокий вдох, надул щеки и ушел под воду, подводя этим черту в разговоре. Когда он вынырнул, я спросил:
А зачем глаза?
Чего?
Я говорю, зачем пальцами затыкать глаза? Ну, уши и нос — можно еще понять — там дырки, но глаза-то зачем?!
Он вылез из бассейна, подтянул черные семейные трусы, сел на лавку и серьезно задумался.
Однако хочу вас порадовать: таких, как он, было немного. В условиях сложной военно-политической обстановки в Иране шансы для выживания этого вида резко снижались.
В советском посольстве в этот период работали блестящие профессионалы: советник Николай Козырев, первый секретарь Филипп Сидорский, второй секретарь Александр Садовников, третий секретарь Сергей Третьяков, позже к ним присоединился второй секретарь Константин Шувалов. Все они в дальнейшем сами возглавили посольства в разных странах, а Сережа, Костя и Саша стали послами России в ИРИ.
Руководил коллективом Вил Константинович Болдырев. Это был высокоэрудированный человек, востоковед по образованию, дипломат, прошедший путь от переводчика до Чрезвычайного и Полномочного Посла и на этом пути много и серьезно трудившийся. Болдырев в совершенстве знал историю Ирана, современную обстановку в стране. В беседе с ним не требовалось лишних слов.
Знаете, Вил Константинович, это — внук Кашани, — сообщали ему, к примеру, о малоизвестном политике, назначенном неожиданно на важный государственный пост.
Как, того самого, аятоллы?
Да.
И можно было не сомневаться, что в мыслях посла сразу складывалась четкая клановая схема и новая мозаика взаимоотношений среди правящего иранского духовенства. С ним было очень интересно работать.
В отношениях с подчиненными Болдырев был разумно демократичен, но требователен, а случалось, и строг, если возникала такая необходимость. А еще он обладал замечательным чувством юмора. Одну историю, рассказанную им самим, я обязательно должен вам передать.
Однажды на прием к Болдыреву запросился посол Великобритании. Дело происходило вскоре после штурма исламскими боевиками посольства США в Тегеране и захвата заложников. Аккредитованные в ИРИ дипломаты живо обсуждали вопрос «кто следующий?!» Обстановка в дипкорпусе, мягко говоря, была напряженной. Скорей всего, англичанин шел на встречу именно в связи с этим. Тут надо пояснить: посольства СССР и Великобритании расположены в самом центре города на одной улице. Их территории огорожены кирпичными заборами, между которыми — неширокая проезжая часть. Англичане с точки зрения безопасности находились в менее выгодном положении: у них мало земли и административное здание стоит вплотную к забору, а у нас земли много, здания расположены в глубине территории, а непосредственно за забором — огромный тенистый парк с большим бассейном и прилегающей к нему зоной отдыха с лежаками, креслами и столиками.
Серьезные дипломатические переговоры не допускают пустословия. После коротких приветствий стороны сразу же переходят к делу. Но британский посол начал беседу издалека:
Мы понимаем, сейчас все на взводе. Все ждут провокаций, мы это хорошо понимаем.
