Вскоре после женитьбы, когда Полю исполнилось девять лет, Луи Огюст Сезанн стал банкиром, что позволило ему упорядочить финансовые дела и повысило его статус. Добился он этого, удачно купив банк. В революционном 1848 году единственный банк в Эксе рухнул. Луи Огюст дождался своего часа. Совместно с одним из банковских служащих, Кабассолем, он стал новым владельцем. Банк Сезанна и Кабассоля был учрежден 1 июня 1848 года. Весь капитал в размере 100 000 франков вложил Луи Огюст, за что ему причиталось пять процентов прибыли. Опытный делец Кабассоль вкладывал только свой опыт и связи. Согласно контракту о партнерстве, прибыль они делили поровну; каждый мог изымать из нее по 2000 франков в год на личные нужды. Договор заключался на пять лет и несколько месяцев. Сезанн и Кабассоль прекрасно ладили. Основу их бизнеса составляли краткосрочные займы. Основу профессионализма – проницательная оценка кредитоспособности клиента. Кроме того, оба были прекрасно осведомлены о финансовом положении своих потенциальных заемщиков. Если Луи Огюст сомневался в чьей-то надежности, он многозначительно спрашивал на своим провансальском диалекте: «Qué n’en pensa Cabassou?» («А вы что думаете, Кабассоль?»), после чего понятливый партнер официально отказывал в займе{133}. И дело процветало. Их партнерство закончилось в 1870 году, по достижении владельцами банка почтенного возраста (а может быть, и из-за начала Франко-прусской войны). К этому времени Сезанн и Кабассоль стали богатыми людьми. Приданое, выделенное Луи Огюстом младшей дочери, вышедшей в 1881 году замуж за юриста Максима Кониля (1853–1940), дает представление о состоянии отца художника. Приданое Розы Сезанн оценивалось в 6000 франков; кроме того, за ней была закреплена одна пятая часть годовой ренты в 3000 франков, две акции железнодорожной компании Париж – Лион – Средиземное море и дом на рю Эмерик-Давид стоимостью 16 500 франков. В дополнение к этому – колкое напоминание о прежних делах ее отца, – ей причиталось 5000 франков долга мадам Марии Антуанетты Дельфины де Ролле де Виллан, жены маркиза де Кастелляна, согласно долговому обязательству от 10 декабря 1879 года. Добродушное замечание Луи Огюста по адресу своего зятя-транжиры еще долго помнили в Эксе: «Oi! Si donno uno baguo oro! Jeou! Quan mé sicou marrida, avion dous penden – Paul einé Marie!» («Неплохая цена за золотое колечко! Сам-то я, когда женился, обзавелся двумя подвесками – Полем и Мари!»){134}. Отцу художника недоставало грамотности, но не здравого смысла. В 1873 году в возрасте семидесяти пяти лет он взял перо и написал доктору Полю Гаше, который поддерживал стольких художников, в том числе Сезанна и Ван Гога. Писание, должно быть, давалось Луи Огюсту нелегко.
Я получил твое горестное письмо от 19 июля о прескорбной кончине сына твоего почтенного брата в 19 лет; я глубоко огорчен, и прошу поверить, что разделяю твое горе, ты также говоришь, что мадам, твоя супруга, только что разришилась от бремени после месяца тяжелой болезни, но что ей уже немного лучше, я верю и надеюсь, что силы к ней вернулись и это письмо найдет ее в добром здравии, ты говоришь месье Поль [сын Гаше], от коего я получил сегодня письмо, на которое и отвечаю, тебя поддерживал, он просто выполняет свой долг. Передай мой поклон всему почтенному семейству, твой покорный слуга{135}.
Луи Огюст сам был настоящим отцом семейства. В жизни он следовал собственным максимам: «Всякий раз, выходя, знай, куда направляешься!»{136}; «Не расходись. Не пори горячку, делай все с умом!». Он всеми силами старался внушить эти заповеди своему сыну, но безуспешно. Сезанн и Золя тоже пичкали друг друга нравоучениями в своей переписке. «Дитя, дитя, подумай о будущем, – писал Золя своему другу в 1859 году, пародируя отцовские наставления. – Талантом сыт не будешь, а с деньгами не пропадешь»{137}. Оставшийся без отца Золя подростком имел возможность присмотреться к Луи Огюсту в Эксе. И конечно, папаша Сезанн стал прообразом героев Золя. В «Карьере Ругонов» (1871) Луи Огюст одолжил свой характер Пьеру Ругону, которого собственная жена поначалу недооценивала («считала его глупее, чем он был на самом деле»); Пьер Ругон не сомневался в том, что «все дети неблагодарны»{138}. И еще очевиднее это сходство в «Завоевании Плассана» (1874): главный герой был задуман как «тип отца С. – насмешник, республиканец, буржуа; холоден, мелочен, скуп… жену держит в черном теле и т. д. Он к тому же краснобай, зло подшучивает над всеми, полагаясь на свое богатство; по слухам, метит избираться в совет; если коротко, с ним может быть связан небольшой республиканский всплеск». В другом месте своего «Наброска» Золя так отзывается о Муре: «Отец С., только умнее… здравомыслящий, антиклерикал, скупец… выписывает „Сьекль“»{139}. Образ Муре восхитил самого Флобера: «Что за курьезный тип буржуа этот Муре с его любопытством, скупостью, безропотностью и самоуничижением!»{140} Золя считал, что Луи Огюст недолюбливает его и не одобряет того влияния, которое он оказывает на Сезанна. Золя преувеличивал, на что Сезанн ему не раз указывал, но Золя знал эту семью и знал, на чем строятся отношения в любой семье. В саге о Ругон-Маккарах, которую он начал как «естественную и социальную историю одной семьи в эпоху Второй империи», Муре – незаконнорожденный отпрыск Маккаров. Его жена Марта – урожденная Ругон. «Плассан» – это Экс, лишь слегка видоизмененный. (В коллеже Бурбон учился некий Ругон из Флассана.) В «Завоевании Плассана» есть описание семьи, словно взятое прямо из жизни, и, возможно, здесь отчасти передана атмосфера, в которой рос Сезанн.
Марта, несомненно, любила своего мужа спокойной любовью, но это чувство несколько расхолаживалось страхом перед насмешками и вечными придирками с его стороны. Ей был так же тягостен его эгоизм, как и его пренебрежительное отношение к ней; она чувствовала к нему какую-то неприязнь за тот покой, которым он ее окружил, и за то благополучие, которое, по ее словам, делало ее такой счастливой.
