Сомнения в нашей почти религиозной вере в Сталина и надежды на давно необходимые изменения принес XX съезд советских коммунистов в 1956 году. На шок от раскрытых преступлений Гельмут среагировал так, что его жена боялась, не сделает ли он что-нибудь с собой. Она следила буквально за каждым его шагом.
За отчаянием пришла надежда, за надеждой -новое разочарование. Конечно, мы испытывали сомнения в нашей жизни не реже, чем они представлены в появившихся за прошедшее время многочисленных книгах Вольфганга.
Путь Гельмута был иным, чем мой. Подобно большинству из нас, детей эмигрантов, он стал наполовину русским, а в душе мечтал о возвращении на свою вторую Родину. Я тоже думал о продолжении прерванной учебы авиастроителя. Моему брату Конраду удалось после демобилизации из Красной Армии и получения аттестата зрелости в вечерней школе действительно окончить ВГИК в Москве. А свою карьеру как кинорежиссер, напротив, он сделал как гражданин ГДР.
Хотя Гельмут никогда не отказывался от своего немецкого происхождения, его связи с Москвой были более тесными, чем наши. Непосредственно перед отправкой в Дрезден он женился на активной комсомолке из нашего секретного института, прибежища нашей «народной радиостанции», Валентине, открытой, жадной до жизни, энергичной москвичке. Они сблизились, когда Гельмут, как и я, привез из школы Коминтерна тяжелую малярию. За мной в нашей московской квартире ухаживала мать, Гельмут оставался в одиночестве и нуждался в сторонней помощи. Спасительного ангела звали Валей, которая стала ему близка не только потому, что внимательно за ним ухаживала.
При отъезде в Германию ему пришлось оставить ее вместе с матерью в крохотной комнатушке отеля «Люкс».
Когда Валя приехала в 1945 году в Дрезден, у нее был настоящий советский заграничный паспорт. У Гельмута, так же как и у меня, был только просроченный внутренний паспорт. Однако после образования ГДР я выполнил все формальности и окончательно урегулировал вопрос о моем немецком гражданстве, Гельмут же действовал в противоположном направлении. Хотя он хорошо сработался в полицай-президиуме и поддерживал очень хорошие отношения с коллегами и с шефом, он не сумел устоять перед раздвоением чувств и давлением семьи. Раздвоение возникло из-за вовлечения в работу народной полиции, с одной стороны, и его положения как советского гражданина и офицера связи с местными советскими властями - с другой.
Семья, то есть Валя, ее мать и родившийся в Дрездене сын, тянули его в сторону Москвы. На вопрос, нравится ли ей в Германии и охотно ли она живет в Германии, Валя отвечала: «Мне здесь хорошо, мне нравится, но остаться…? Я думаю, нет. Я тоскую по Москве». Гельмут нашел пути для своего возвращения в Москву. Летом 1947 года комната в гостинице была опять освобождена для его семьи.
Они возвратились отнюдь не в безоблачное время, раны войны не были залечены. Денежная реформа обесценила деньги, летняя засуха создала еще более трудные проблемы со снабжением. Мебель в комнате состояла из железной койки для матери Вали, матраца для Вали и чемодана с подушкой для сына, родившегося два месяца назад в Дрездене. За следующие два года прибавились детская кроватка, детская коляска и стол.
По поводу того, считает он своей родиной Германию или Россию, Гельмут отвечал позже: «Видимо, я космополит. Я не могу о себе сказать, что я когда-либо испытывал тоску по какой-либо родине. Когда я приехал в Германию, я быстро вжился, особенно до приезда Вали. Тогда появилось что-то вроде чувства Родины. Мог ли бы я жить в другой стране? Зависит от того, кто был бы вокруг меня, что я должен был бы делать, как бы я относился к этой стране… Почти вся моя жизнь прошла вдали от немецкой Родины, хотя я все время работал для нее. Я никогда не оспаривал того, что Германия - моя Родина».
«И сегодня тоже, - добавляет Валя. -И сегодня тоже, когда он почти не может читать, он старается разыскать все, что пишут о Германии в газетах и книгах. Это моя вина, что он уехал из Германии».
Первым местом работы Гельмута после возвращения была немецкая редакция журнала «Новое время», которая находилась по стечению обстоятельств в том же здании, где он жил как воспитанник детского дома шуцбундовцев. Позже он работал переводчиком телеграфного агентства ТАСС и Агентства печати «Новости», пока тяжелая болезнь не лишила его работоспособности. Маленькая двухкомнатная квартира с ванной и крошечной кухней поначалу представляла для небольшой семьи при московской квартирной нужде большой прогресс. По существовавшим тогда критериям, она и после рождения второго сына считалась все еще удовлетворительной. Теперь же они вынуждены делить ее с сыном, невесткой и внуком, потому что их доходов вместе со скромной пенсией родителей никогда не хватит на покупку квартиры, и это заставляло мое сердце сжиматься при каждом посещении.
Тем не менее, это тот московский адрес, к которому меня неизменно тянуло почти каждый год и особенно в последнее время. Другое дело, что из-за состояния здоровья друга и условий жизни семьи эти посещения были скорее удручающими.
Однажды и Вольфганг, который теперь часто ездил в Москву собирать материал для своих книг и комментариев об актуальных событиях в России, объявился у Гельмута по телефону. Обещанный визит, однако, так никогда и не состоялся.
Разговоры между Гельмутом и мной в последнее десятилетие были более глубокими.
Исход столетия мы в нашей молодости представляли себе совершенно иначе, чем нам пришлось в действительности пережить его в старости. Падение системы, которой мы служили по убеждению, жгло наши души. Основываясь на нашем возросшем за прошедшие годы опыте, мы пытались объяснить себе крушение наших целей жизни, которое трудно пережить. Попытку строительства справедливого общества мы долго считали возможной. Мы отдали ей свои силы, свои способности. Мы подавляли сомнения, страдали от многочисленных проявлений растущего вырождения системы, однако ничего не сделали или ничего не смогли сделать, чтобы что-нибудь в этом изменить. Гельмут считал, что его обманом лишили смысла жизни. Только во время работы в Германии он чувствовал, что действительно участвует в осуществлении своих идеалов.
Когда Горбачев объявил о своих целях, у нас появилась новая надежда. Правда, на очень короткое время. Во время попытки путча в августе 1991 года, который поставил под угрозу намечавшийся демократический подъем, Гельмут и Валя вместе с тысячами москвичей поспешили на защиту Белого дома. Парламент удалось отстоять, однако уже через два года грохот снарядов, выпущенных по Белому дому по приказанию нового президента, развеял всякие надежды на давно желанные новые политические свободы.
Вначале Гельмут считал, что Советский Союз сохраняет дееспособность как объединение различных республик на добровольной основе. Однако надолго удержать это образование с помощью силы было невозможно, распад становился неизбежным. Гельмут пришел к мнению, что все так и должно было произойти, как это в конце концов и случилось. Распад поставил перед нами острый вопрос: что станет с Россией после развала Советского Союза?
Валя сказала, что она очень сожалеет об исчезновении Советского Союза. «Он был такой большой, могучей страной…» «Россия будет и дальше распадаться. Теперь я слежу за этим по газетам и телевидению. Некоторым в нашем народе живется очень хорошо. Многие другие страдают от горькой нужды. Возможно, Россия останется единым государством. Кто должен взять в свои руки судьбу государства? Всех хороших людей расстреляли. Новые поколения совершенно иные».
