Восемьдесят ярдов.
Мелус явственно слышал удары барабана, диктующего таранную скорость, и этот звук нервировал его, заставлял сомневаться в правильности принятого решения.
Шестьдесят ярдов.
Внезапное желание повернуть и спастись бегством пронзило Мелуса, и он закрыл глаза, сопротивляясь этому порыву и цепляясь за надежду, что карфагенянин все же дрогнет.
Сорок ярдов.
Мелус открыл глаза. Нос вражеской галеры стремительно надвигался на него, не меняя курса. У капитана перехватило дыхание, и он утратил способность логически мыслить, представив неминуемую гибель «Онуса» и его команды при столкновении. Но этой ужасной судьбы можно избежать, повернув…
Капитан всем телом налег на румпель, круто поворачивая «Онус» на правый борт. Ветер дул в корму, и судно среагировало мгновенно, отвернув нос от приближающейся галеры. Капитан удерживал румпель, молясь, чтобы судно подчинилось рулю как можно быстрее. Он не отрывал взгляда от галеры карфагенян, от ее шестифутового бронзового тарана, направленного прямо на них, и надеялся, что враг не изменит курс, соблазнившись многочисленной добычей, ждавшей его впереди.
«Возьми их, а не меня. Убей их, но пощади меня…» — Голос в его голове звенел от ярости и страха.
Этот беззвучный крик прервался при виде повернувшегося тарана, который теперь был направлен прямо в незащищенный борт «Онуса».
* * *
Увидев, что судно сменило курс, уклоняясь от лобового столкновения, Гиско выругался. В напряженном ожидании адмирал замер на кормовой палубе «Мелкарта», думая только о том, как бронзовый таран вонзится в нос противника — почти самоубийственный удар, который сотрясет оба судна до основания. Поэтому неожиданное исчезновение опасности вызвало у него растерянность, и он не сразу среагировал на изменившуюся ситуацию.
— Право руля! Таран по центру!
«Мелкарт» тут же лег на новый курс; встречные волны разбивались о таран.
Квинквирема врезалась в транспорт на скорости тринадцать узлов, и шестидюймовый тупой конец бронзового тарана расщепил дубовый корпус судна, а инерция девяностотонной галеры вогнала его в трюм более крупного судна. Киль галеры амортизировал силу удара, но координация гребцов нарушилась, и «Мелкарт» остановился.
— Лучники! — крикнул Гиско, и пропитанные смолой горящие стрелы тут же посыпались с палубы галеры на огромный парус поврежденного судна.
Несколько секунд ничего не происходило: казалось, стрелы не причинили никакого вреда. Затем на обширном полотнище, словно из ниоткуда, появились языки пламени. Огонь быстро распространялся, пожирая парусину.
— Назад!
Команды гребцам были точными и выверенными — «Мелкарт» медленно двинулся задним ходом, извлекая таран из корпуса смертельно раненного судна. В образовавшееся ниже ватерлинии отверстие хлынула вода.
* * *
— Тушите!.. Ради Фортуны, тушите огонь, пока он не распространился! — крикнул Мелус, наблюдая, как загорается угол паруса.
Через несколько мгновений горел уже весь парус, а языки пламени лизали бегучий такелаж и мачту. Опытная команда «Онуса», подгоняемая страхом, действовала слаженно; отовсюду слышался частый стук босых ног о доски палубы, над которой бушевало пламя.
Огонь, чей аппетит поддерживался свежим ветром, продолжал пожирать парус, и вскоре на палубу стали падать объятые пламенем куски материи. Команда яростно набрасывалась на них, сбивая огонь мокрыми тряпками. Послышался крик — на кого-то упала горящая парусина, воспламенив волосы и одежду. Несчастный заметался по палубе, а затем упал за борт, перевалившись через поручни.
Палуба судна сильно накренилась, когда галера карфагенян выдернула таран из ее борта, и многие соскользнули в воду. Теперь горел уже весь парус, и команда не справлялась с падавшими вниз обрывками. Мелус посмотрел на вражеское судно. Галера легла на прежний курс, нацелившись на другие суда позади «Онуса», а ее команда разразилась радостными криками при виде тонущего римского корабля.
Мелус крепко держался за румпель, а палуба под ним продолжала крениться: нос «Онуса» стремительно уходил под воду. По лицу капитана текли слезы, и он проклинал себя за трусость, за то, что предал своих товарищей, пытаясь спасти свою жизнь. Его терзали отчаяние и угрызения совести: не следовало менять курс. «Онус» все равно ждала гибель, но теперь Мелус понимал, что их судьба была решена несколько часов назад, когда они покинули Бролиум. Отвернув, капитан потерял единственный шанс хоть как-то отомстить карфагенянам за гибель судна и команды, единственный шанс отправить нескольких врагов в царство Гадеса, прежде чем он попадет туда сам.
* * *
«Мелкарт» снова набрал скорость, и рулевой принялся высматривать новую жертву. Гиско оглянулся: его флот из двадцати галер устроил настоящую бойню. Одни галеры преследовали суда, пытавшиеся отделиться от остальных и спастись бегством, другие направились в самый центр торговой флотилии, сея панику и провоцируя столкновения больших и неповоротливых судов.
Гиско увидел среди волн группу людей: римляне, прыгнувшие за борт с горящего судна. Они держались вместе, помогая друг другу, а в двадцати футах от них уходило на дно их грузовое судно.
— Право руля, один румб! — скомандовал Гиско, и рулевой, увидев цель, направил «Мелкарт» прямо на нее.
Девяностотонная галера устремилась к спасшимся морякам. Один из них увидел приближающийся корабль и криком предупредил остальных. Гамилькар молча наблюдал за трагедией, разворачивавшейся у него на глазах. Он не одобрял жестокой охоты на беззащитных людей в воде, хотя вместе со всеми, кто был на борту «Мелкарта», приветствовал первую победу, радовался уничтожению вражеского флота и благодарил финикийскую богиню судьбы Танит за необыкновенную удачу, направившую римский флот прямо им в руки.
После удара «Мелкарта» отчаянные крики римлян смолкли, а выстроившиеся на кормовой палубе лучники бросились к поручням, намереваясь поохотиться на оставшихся в живых. Таковых не оказалось. Гамилькар наблюдал за Гиско, который не отрывал взгляда от изуродованных тел римлян за кормой галеры. Посланник не преставал изумляться двойственной натуре адмирала. Талант морехода, о чем свидетельствовала искусно расставленная ловушка, а также способность понять замысел римлян и перехитрить их. И в то же время редкостная жестокость, неутолимая жажда крови, за которую врагу приходится платить высокую цену.
Гамилькар вспоминал цель своего назначения. Он должен стать тенью Гиско, воплощением власти Совета Карфагена, чтобы не допустить повторения позорного поражения, которое адмирал потерпел при Агригенте. Гамилькар часто размышлял над этим, но никак не мог понять, почему Гиско не лишился своего поста во главе армии. И только теперь, в самый разгар боя, он постиг логику Совета. Для победы над Римом в Сицилии в каждом сражении необходим такой жестокий человек, как Гиско. За всю пятисотлетнюю историю Карфаген ни разу не уступал своих владений врагу. И Сицилия не должна стать исключением.
