Книга Филип Дик. Я жив, это вы умерли - Эмманюэль Каррер

Когда, чтобы усложнить интригу, Дик ввел в число персонажей этого писателя, который, внутри его романа сочинял свою собственную книгу, он еще не знал, выведет ли он его на сцену, увидят ли его другие персонажи. Возможно, было бы лучше оставить его, что называется, за кадром. Идея вывести на страницах романа писателя соблазняла и пугала Дика одновременно.

Это все равно как посмотреть в зеркало. Прийти на встречу с самим собой и спросить у себя, кто это к тебе приближается. Конечно, всего лишь отражение, простое отражение. Но некоторые люди уверены, что зеркало заключает в себе глубины, что по другую сторону этой поверхности, которая кажется плоской, существует мир столь же полный и реальный, как наш, а может быть, даже еще больше. И этот коридор, часть которого мы видим, продолжается также в зазеркалье. Рассуждая таким образом, человек мало-помалу приходит к мысли, что настоящий мир находится по ту сторону зеркала, а мы сами живем в отражении. Фил понимал это с раннего детства, и даже лучше, чем другие, ведь он-то знал, кто живет в зазеркалье. С этой стороны зеркала, которая, как ему говорили, является реальной, Джейн была мертва, а он жив. Но в зазеркалье все обстояло наоборот. Он был мертв, и Джейн тревожно склонялась над зеркалом, где жил ее бедный братик. Может быть, настоящий мир там, где Джейн, может быть, он живет в отражении, в лимбе. Окружающие искусно изображают реальность, чтобы не напугать его, но он живет среди мертвых. Нужно будет, думал Дик, как-нибудь написать об этом книгу, о том, как некто выясняет, что на самом деле мы все умерли.

Оракул приказал Дику создать роман о мире, скрытом по ту сторону зеркала, и он повиновался, сверяя с ним каждый свой шаг. Он написал книгу, которую там на его месте написал Хоторн Абендсен. Он придумал девушку с черными волосами, являвшуюся полной противоположностью Анны, это скорее была Джейн, как он ее себе представлял, и эта девушка поняла, как поняла бы Джейн и как никогда не поймет Анна, что Хоторн Абендсен говорил вовсе не о другом, воображаемом, мире, а, наоборот, о мире реальном. И вот теперь она мечтала встретиться с писателем. Дику казалось, что на месте Абендсена он страшно хотел бы этого и одновременно страшно боялся, это все равно как встретиться с Джейн или со смертью. Но произойдет встреча или нет, это не ему было решать.

Приближался конец книги. Сочиняя ее, он знал это так же точно, как читатель, который видит, что осталось буквально несколько страниц. Джулиана остановила машину на обочине безлюдной дороги, пересекавшей Скалистые горы. Ее черные волосы были влажными. Ее маленькая и упругая грудь слегка дрожала под красивым новым платьем, подаренным девушке одним нацистом, сонную артерию которого она перерезала бритвой несколько часов тому назад. Джулиана вынула из сумочки два черных потрепанных тома, английский перевод «Книги перемен», и там же, в машине, мотор которой еще не заглох, шесть раз бросила три монетки, предварительно спросив: «Хорошо, что я должна делать теперь? Объясните мне это, пожалуйста».

Выпала гексаграмма 42 — увеличение, которую три прерывистые линии тотчас превратили в гексаграмму 43 — прорыв.

«Необходимо смело довести все до сведения императорского двора. Истина превыше всего. Вас подстерегает опасность».

Дик прикусил губу. Он надеялся на один из тех туманных ответов, которые иногда давал «Ицзин» и которые можно толковать по-своему. Но этот был пугающе ясен. Нужно было отправиться ко двору императора. И Джулиана поехала обратно.

С самого начала говорили, что Абендсен живет в изолированном бункере высоко в горах — отсюда и его прозвище Хозяин высокого замка — но Дику было уже не интересно это его жилище описывать, к тому же он прекрасно знал, что это все неправда. Путешествие Джулианы окончилось на окраине небольшого городка в штате Колорадо, перед просторным белым домом с ведущей в гараж аллеей, вымощенной плоскими камнями. На ухоженной лужайке стоял детский трехколесный велосипед. На первом этаже горел свет, оттуда доносились музыка и голоса: вечеринка, обычная вечеринка.

Джулиана вошла. Еще несколько страниц, — подумал Дик, — напряженный диалог, и все будет закончено: я узнаю «о чем же рассказывает эта чертова книга».

Опасность.

Один из гостей указал Джулиане на хозяина дома. И вот как выглядел Хоторн Абендсен: крепкий высокий тип с бородой, в тот момент он как раз пил виски. Девушка подошла к нему, и они заговорили, хотя гостья и не представилась. Хозяин предложил ей выпить стаканчик, она согласилась. Что? О, стаканчик виски будет в самый раз.

Джулиана объяснила, что привело ее сюда, и задала Абендсену вопрос. Почему он написал эту книгу? Он объяснил ей, что советовался с Оракулом, который все решил за него: какой выбрать сюжет, исторический период, персонажей, и сделал еще тысячу мелочей, необходимых для создания литературного произведения. Абендсен признался, что даже спрашивал его, как книга будет воспринята; Оракул ответил, что автора ждет первый большой успех.

Однако эти объяснения не удовлетворили Джулиану, и она нетерпеливо покачала головой. Она приехала не для того, чтобы узнать, как Абендсен и Оракул написали книгу, об этом она давно догадалась сама. Она хотела знать почему. Почему Оракул решил написать роман, используя Абендсена? И почему именно этот роман? Почему этот сюжет наизнанку, а не какой-нибудь другой?

У Абендсена не было ответа. У Дика тоже. Оставалось только спросить у Оракула. Они достали книгу, три мелкие китайские серебряные монетки, лист бумаги и карандаш, чтобы построить гексаграмму. Затем задали вопрос: «Оракул, почему ты написал книгу „Саранча“? Какой урок мы должны извлечь из нее?»

Дик на мгновение задержал дыхание, затем бросил монеты, шесть раз. Нарисовал гексаграмму.

Выпал номер 61: Чжун-фу, внутренняя правда.

«Ветер дует в горах и вызывает рябь на поверхности воды. Таким образом проявляются видимые воздействия невидимого».

Воцарилась тишина.

— Я поняла, что это значит, — сказала наконец Джулиана.

Абендсен уставился на нее беспокойно, чуть ли не свирепо.

— Что моя книга говорит правду, так?

— Да.

— И на самом деле Германия и Япония проиграли войну?

— Да.

Он закрыл книгу и молча поднялся.

— Даже у вас, — заявила с презрением Джулиана, — даже у вас не хватает мужества посмотреть правде в лицо.

И, сказав это, она ушла.

Дик в смущении последовал за своей героиней. Неужели это и есть конец книги? Да никакому издателю такое не понравится. Потребуют, чтобы он объяснил подобный финал, обосновал. Даже его самого, автора, финал не удовлетворяет. В романе «Распалась связь времен» Дик не захотел удовольствоваться утверждением, что Рэгл Гамм был прав, а разъяснил почему, да он из кожи вон лез, придумывая историю с противоракетной обороной, которая потребовала создания целого искусственного мира, окружавшего героев. Это объяснение входило в обязанности автора перед читателями. И сейчас Дик понял, что, создавая «Человека в высоком замке» («The Man in the High Castle»), он ни разу не побеспокоился об этом, подобно автору детективных романов, ждущему последней страницы, чтобы спросить себя, кто убил, как и почему. Он рассчитывал на «Ицзин», но «Книга перемен» нашла способ самоустраниться. И что он получил в конечном итоге? Только дурацкий коан-дзэн[8]. Предательство тем более вызывающее, думал Дик, что, если бы он взялся за это вовремя, если бы расставил необходимые вехи по ходу повествования, то какое-нибудь открытие подобного рода превосходно нашло бы свое место в книге, речь в которой идет, хотя бы отчасти, о нацизме. Одна мысль особенно поразила Дика, когда он читал Ханну Арендт; а именно цель тоталитарного государства состоит в том, чтобы отрезать людей от реальности, заставить их жить в придуманном мире. И тоталитарные государства придали прочности этой химере о существовании параллельных миров. Нацисты и большевики присвоили себе привилегию, которую Фома Аквинский отрицал и которую Петр Дамиани признавал за Всемогущим; изменять прошлое, делать так, чтобы не было того, что было, переписав историю и навязав собственные апокрифические версии. Троцкий никогда не стоял во главе Красной Армии; Берия исчез из советской энциклопедии, уступив место менее скомпроментировавшему себя соседу по алфавиту, Берингову проливу; ну а что касается менее известных жертв концентрационных лагерей, их пришлось не просто убить, а сделать так, чтобы они никогда не существовали. В книге Арендт есть потрясающая деталь: она описывает большой лист бумаги, на котором гестапо отмечает окружение каждого человека, сочтенного недостойным жить: вокруг символизирующей его точки выстраивается в виде концентрических кругов множество точек, изображающих его семью, близких друзей; затем идут коллеги по работе, просто знакомые; далее следуют люди, которые, не зная этого человека лично, могли о нем слышать, и только ограниченные размеры листа бумаги не позволяют расписать таким образом все человечество. Дик однажды ознакомился с теорией некоего специалиста по статистике, и она ему очень понравилась: якобы все люди на Земле находятся друг от друга не дальше, чем на пять-шесть рукопожатий. «Это означает, — объяснял он Анне, — что ты за свою жизнь обязательно пожала руку некоему человеку, а он другому, а тот еще одному, а этот еще кому-то, а тот — человеку, который обменялся рукопожатием, скажем, с Ричардом Никсоном или с каким-нибудь латиноамериканцем». Этот принцип всеобщего заражения, кошмар и горючее тоталитарной утопии, логически приводит к необходимости отправлять в концлагеря всех, включая исполнителей. Однако, поскольку тоталитарное государство все же существует во вполне реальном мире, его лидерам пришлось найти другое решение, состоящее в том, чтобы стереть исчезнувших не только из документов, но и из памяти тех, кого пока пощадили. И то, что подобная операция возможна, стало одним из самых страшных открытий, которые тоталитарные государства заставили сделать человечество. «Если бы Третий Рейх, — думал Дик, — правил сегодня в Европе, то вполне вероятно, что, в соответствии с его показательной логикой, не только десятки миллионов людей были бы истреблены, но и выжившие, чье горло ежедневно раздражал бы дым крематориев, не знали бы об этом. Когда на кону стоит жизнь, предпочтешь обо всем позабыть».