Я представила, как встречаюсь с мэтром Незнакомцем на площади Вогезов, как подхожу к нему ближе, намного ближе, чем обычно, и как дотрагиваюсь до его лица, чтобы убедиться, что он – настоящий. Это была безумная идея, и я сделала все, чтобы изгнать ее. Потом я вспомнила, что в течение некоторого времени я больше не видела его под руку с женщиной, ни с той, что была раньше, ни с какой другой. Меня пронзила ужасная мысль: а может быть, он думает, что в моей жизни кто-то был? А это «здравствуйте»… не хотел ли он показать, как бы случайно, что он готов любить и быть любимым? Жизнь настолько паршивая, что не знаешь, когда получишь взбучку. После того как у вас была ребяческая любовь с парой-тройкой мужчин и после того как вы понимаете, что готовы к оседлому образу жизни и уже собираетесь подобрать себе пару, очень просто получить щелчок в лоб. Правда, я всегда, благодаря Богу, отыгрывалась. Возможно потому, что доверялась судьбе, которая в моем случае всегда предпринимала усилия, чтобы я оставалась на плаву, особенно если история очень важна для меня. Надеюсь, наша окажется именно такой.
Что касается Эрика, то я увидела в окно, как он бодро входит в наш двор, как обычно, с наушниками в ушах, примерно в восемь часов вечера. О нем много говорили на телевидении, насчет того, что он, вероятно, замешан в афере на четыре миллиона (или что-то в этом роде). Мне хотелось позвонить в агентство «Франс Пресс», чтобы сказать: учитывая, как трудно ему вынуть из кармана четыреста евро, чтобы купить саженцы самшита для нашего двора, такие домыслы не имеют под собой никакого основания. Наше сообщество домовладельцев склонилось к тому, чтобы приобрести тисовые саженцы, так как они дешевле. «Это глупо…» – сказала я на собрании. Все обернулись, и я немного изменила фразу: «Было бы глупо… не купить более дешевое. Это ведь элитарная площадь Вогезов», – и сама рассмеялась своей удачной шутке, согнувшись на школьной парте, как в девять лет. Потом, желая подколоть их всех, я встала и произнесла речь (полагая, что меня поместят в психушку), о том, что мне не нравятся тисы, горы Вогезы и все то, от чего веет холодом… Но самое главное – что мне не нравится желание сэкономить на саженцах. Этой теме, поставленной на обсуждение, я должна была придать импульс. Но я, однако, не сомневалась, что, вернувшись из путешествия, обнаружу все-таки тисы, а также Эрика Жуффа на свободе.
Когда я его остановила перед моим окном, он разговаривал по телефону, но все-таки остановился, продолжая жонглировать словами «клевета», «честь», «я этого так не оставлю» и т. д. Завершив разговор, он принялся оглядываться по сторонам, как вор или шпион, потом приблизился ко мне и прошептал:
– Ух ты, что это с тобой?
Еще бы спросил, откуда я здесь взялась… Как глупо, когда женатый мужчина при виде своей любовницы, стоящей в вертикальном положении, смотрит на нее, как на внезапное появление из ниоткуда.
– Как тебе сказать, Эрик… Со мной ничего, и я здесь живу, да!
Он притворился, что считает большой опасностью спросить меня, может ли он войти, как будто за мной гонятся нацисты, а у меня на одежде желтая звезда Давида. Я подумала, что это, должно быть, тяжело – жить под тенью военной диктатуры в мирное время в прекрасной свободной стране. Мне даже захотелось успокоить его, что расстрел ему не грозит, даже если у мадам Жуффа есть снайперская винтовка:
– Не волнуйся, она примет одного из нас за другого и притворится, что ничего не понимает.
Он объяснил, что у него много неприятностей, и сказал это с таким видом, что можно было подумать, будто это я запустила руки в партийную кассу и положила хотя бы один из пропавших миллионов себе в карман. А заодно истребила несколько гектаров самшитовых саженцев. Но когда я объявила о моем отъезде на Корсику, все его волнения улетучились, я стала для него «единственной», и он даже выключил сигнал вызова своего мобильника, который начал было звонить.
Эрик спросил, когда я приеду, но я об этом ничего не знала и, честно говоря, не понимала, зачем он это спрашивает. Моя жизнь не касается его больше, как ни странно, потому что я сделала его «слишком счастливым» – его слова. Но он вошел в роль и, посверкав глазами, прошептал, может ли так выйти, что я вообще не вернусь, на что я ответила: если это произойдет, значит, меня разбил односторонний паралич или случилось что похуже. Театрально вздохнув, он сообщил, что с этим жить невозможно, что это бесчеловечно, что он не сможет перенести «еще и это».
На сотом «это» Эрик поставил точку и, понуро опустив плечи, пошел к себе. Глядя ему вслед, я подумала, что у меня есть все шансы стать его Незнакомкой с площади Вогезов.
Глава 5
Едва дверь самолета открылась, в салон ворвался запах маки[7]. Потом моего носа слегка коснулся солнечный луч. Я спустилась по трапу и тут же поняла: меня доставили в рай. Впереди все было зеленое и гористое, в другой стороне – гладкое и голубое, а воздух – ласкающий. Невозможно было не поддаться этой неге.
Самое большое такси в городе я заказала заранее, и оно оказалось цвета похоронных дрог.
– Отвезите меня туда, куда никто не ездит, – такой адрес дала я шоферу.
Он обернулся, желая посмотреть, смеюсь я или нет, но нисколько не удивился. Вы не знаете корсиканцев? Их ничто не может вывести из себя, кроме косности и банальности.
– Я понимаю… – покачал он головой с серьезным видом. А потом уточнил вежливо: – Скорее север или юг, мадам?
– Мне все равно, – ответила я. – Но я хочу остановиться недалеко от Аяччо из-за Альфонса Доде и Мериме, а также мне бы хотелось видеть Ариадну из-за Жюльена Грака[8].
Он сказал:
– Ясно, – и покатил по разбитым дорогам, свернув через пять минут с асфальтового шоссе, проложенного, как я поняла, на случай, если однажды здесь появятся китайские автомобили, водители которых будут навеселе, и им, хочешь не хочешь, придется избегать рытвин и оврагов, которыми отмечено девяносто девять процентов территории.
Вы можете представить таксиста континентальной Франции, который все бы знал о литературе и прочитал всю классику? Разве он стал бы молчать и не комментировать происходящее? Вот и я о том же. Мой водитель открыл рот и спросил, не надо ли мне выйти, чтобы облегчиться, не тошнит ли меня, так как дороги здесь извилистые (а повороты над ущельем он проходил, надо сказать, очень артистично).
Я ответила:
– Нет, вокруг все так прекрасно, что мне особенно хочется жить.
Он все понял, и ощущение благодати усилилось, так как я поняла, что корсиканец не сумасшедший. Просто он с самого рождения живет с повышенной температурой тела и, соответственно, температура души у него тоже зашкаливает. «Там одни идиоты» – так заявили мне потом члены семьи Симон. Незачем говорить, что я ничего не ответила, чтобы не дать им возможность сказать еще какую-нибудь гадость. И, говоря по справедливости, разве в нашем доме нет идиотов?
