Джузеппина пьет из горлышка.
– Пью что хочу, и не тебе мне запрещать. Больше никогда ни один мужчина не будет диктовать мне свои законы. Я свободна! Моим худшим воспоминанием детства я обязана тебе, папа! Ты помнишь? Крики, черный дым, перепуганные люди. Я делала уроки у тети Джины, когда услышала сирену. Сорвалась, побежала домой, а вокруг нашего дома уже стояла толпа. Пожарные не пускали тебя в дом, крыша вот-вот могла обрушиться, но ты сделал вид, будто не понимаешь по-французски, и растолкал их. Я видела, как ты вбежал в пламя и выскочил обратно, неся свои часы, цепочку с крестом и костюмы. Герой! Все соседи тебе аплодировали. Ты не вынес ни единой вещи, принадлежавшей маме или мне. Мне было двенадцать лет, и у меня не осталось ничего своего. Niente!
А теперь, когда я мало-мальски обрела покой, откуда ни возьмись эта девушка, эта «Жюльетта ищет любовь»! Явилась со своими дурацкими мечтами и всем заморочила голову. Когда я увидела ее с коллекцией туфель старлетки, сразу поняла, что ей нечего делать в нашем доме.
Джузеппина встает с бутылкой в руке, поднимается, хромая, на один пролет, отделяющий ее от квартиры Жюльетты на втором этаже. Волочить больную ногу сегодня особенно тяжело.
«Карла отправилась медитировать в свой ашрам и подсунула нам вместо себя беса. Моего мнения никто не спросил. А Королева-то сказала “да”! Плевать я хотела на королев. Долой монархию, к власти возвращается Муссолини!»
– Что ты себе думаешь, новенькая? Я не вытянула счастливый билет, и тебе он не достанется! Решила, раз ты молодая да круглая в нужных местах, все у тебя получится? Так не бывает. Мало просто захотеть. Никто не заставит меня передумать, и уж тем более не девчонка, ни черта не смыслящая в жизни. До твоего приезда было лучше. Пакуй-ка свои чемоданы, а мы дождемся Карлу.
Джузеппина спускается на первый этаж, спотыкается, едва успев ухватиться за перила, возвращается к себе, запирает дверь, в последний раз присасывается к горлышку и швыряет бутылку в стену. Остатки вина стекают по голове и плечам Пиноккио.
17
Как всегда по вторникам, вот уже несколько недель, Жюльетта несет Королеве продукты из магазина. Список неизменно начинается с шести бутылок – стеклянных – минеральной воды «Вольвик», и младшая жилица, всегда предпочитавшая кино гимнастике, безропотно взбирается по лестнице с двумя тяжелыми корзинами в руках.
На лестничной площадке она узнает «Гольдберг-вариации» Баха и улыбается, вспомнив фильм «Английский пациент». Она могла бы воспроизвести его монтаж с закрытыми глазами, настолько крепко засел в памяти каждый эпизод. Она стучит, локтем толкает ручку, входит и, не успев даже пройти на кухню, чтобы избавиться от своей ноши, косится на бамбук на террасе – не высунула ли где свой носик почка?
Уф! Правда, если они цветут раз в сто двадцать семь лет…
Королева стоит в центре комнаты, ее фиолетовые глаза устремлены на Жюльетту.
– Стало быть, ночами ты, оказывается, таскаешься по мальчикам?
На меня стукнули!
– Кто вам сказал?
– У меня хороший слух.
Через три этажа? Бионические радиоуши, не иначе!
– Здесь их не было!
– Этого еще недоставало!
– Вы хватили через край с вашими бессмысленными правилами. По какому праву вы мешаете обитательницам этого дома снова попытать счастья?
– Они пришли сюда в поисках убежища. Я их защищаю.
– Нет! Вы их зомбируете.
Бунтарка резко ставит корзины на пол. Звякают бутылки «Вольвика».
– Им требуется передышка, убежище им нужно, чтобы зализать раны, собраться с силами и идти дальше. А здесь они точно в изгнании. Вы не можете так поступать с ними, любовь – это все!
– Я пережила тысячу…
– Знаю, «тысячу мужчин, тысячу искр». Но не всем же быть такими, как вы, дивами, коллекционирующими любовников.
– Замолчи, Жюльетта! Ты не знаешь, что такое жизнь звезды. Сегодня вечером в Нью-Йорке, завтра утром в Токио.
– Сколько уже лет вы не гастролируете?
Жюльетта смотрит на огромную черно-белую фотографию, занимающую половину стены: портрет мужчины, который хохочет, закрыв глаза. Она впервые читает черные буквы, которыми исчеркано его лицо: «безумие», его синонимы и всевозможные производные: «Рехнулся / Спятил / С ума сойти! / Без ума от радости! / Безумный мир / Сумасшедший дом». «Смешно до безумия» написано красным.
– Смеющийся мужчина – это красиво… В общем, теперь, надо понимать, этого единственного вам достаточно?
– У меня свои резоны.
– Но они-то, они еще слишком живые, чтобы поставить крест на любви.
– Не все такие, как ты, оголодавшая…
– Не такие, как я?! А почему Джузеппина кричала под моей дверью вчера вечером? Никто и не пикнул. Как вы объясните эти крики? Да просто она подыхает, оттого что никого не любит.
– Не лезь ты в это, девочка.
– Куда хочу, туда и лезу. Вы держите их при себе, как подданных, повелеваете ими… потому что вас это устраивает… чтобы не стареть в одиночестве. Вы выпускаете в окно шмеля, а женщины? Им вы подрезали крылья!
– Они улетают отсюда каждый день и возвращаются каждый вечер по доброй воле.
– А вы, когда они возвращаются, проверяете, не провели ли они кого контрабандой.
Королева опирается на подлокотник дивана и, морщась, садится.
Жюльетта не позволяет себе растрогаться от этой мизансцены. А может быть, гримаса адресована ее дерзости…
– Да вы и сами могли бы еще влюбиться.
– О! Я!.. Слишком поздно.
– Вам ведь не возраст мешает пленять, а ваша гордыня. Вы кончите соляным столбом.
– Я кончу как все балерины, которые измывались над своим телом, чтобы превзойти себя, достичь совершенства. Соляной столб без соли и шоколада. Только представь себе жизнь без шоколада. Да и все равно у балетных пачек нет карманов!
Если бы меня обнимал мужчина, мне бы меньше хотелось шоколада.
– Годы самопожертвования ради нескольких минут аплодисментов, – вздыхает Королева. – Сказка, высасывающая все соки. Нет больше энергии на физическую любовь. И потом, признаюсь тебе кое в чем… мы столько раз переживаем экстаз на сцене, что разве только боги могут заставить нас желать иных наслаждений. Равель говорил: «Моя единственная любовница – музыка». А мой единственный роман – с танцем.
– А Фабио?
– Фабио…
Лицо Королевы озаряется и хорошеет на глазах.
– Сартори. Он был директором Миланской оперы… Исключительный человек, утонченный, образованный… У нас были общие вкусы: итальянские озера, бельканто, старомодные особняки…
