1
Заканчивается посадка на рейс 542 Париж – Бомбей. Пассажиров просят пройти к выходу номер семь.
Вот они, слова, которых так боялись четыре подруги. Остающиеся в Париже возбужденно тараторят, окружив путешественницу.
– Паспорт не забыла, цыпа моя?
– Нет, Симона, милая.
– Я положила тебе миндаль в кармашек рюкзака, – шепчет Розали.
– Ты ангел. Теперь я уверена, что не умру с голоду, даже если стюардессы объявят забастовку и не станут разносить обед.
Они приехали рано, слишком рано, успели выпить по нескольку чашек кофе, к круассанам и эклерам не притронулись, болтали о всяких пустяках, потом вдруг замолчали, надолго. И вот когда пришла пора расставаться, каждая припомнила тысячу важных вещей, которые надо непременно сказать. Пока одна переводит дыхание, вступает другая, а там и третья, пусть ей уже час хочется в туалет, – но куда уж теперь нестись всеми этими бесконечными коридорами, рискуя профукать вылет? – принимает эстафету. Советы да вопросы так и сыплются: «На взлете жуй резинку. Не купайся в Ганге. Пей только бутилированную воду. Привези нам четыре сари. Пользуйся берушами, если будет слишком шумно. Сколько жителей в Индии? Сколько голых мужчин, едва прикрытых полосками ткани? Звони, сообщи хотя бы, что долетела. Возвращайся».
– Вы не забыли, что мне сорок семь, девочки?
– Да, но ты впервые летишь в такую даль.
Рядом, будто возникшие из ниоткуда, обнимаются мужчина и женщина. Посреди огромного, переполненного людьми зала они видят лишь друг друга. Оба в белом, волосы перепутаны, губы припали к губам, до чего же они хороши – тело о четырех руках. И руки эти крадутся по обжитым местам, ласкаются, сцепляются. Вот парочка разомкнулась. На какой-то сантиметр. Шепчется. И приникла друг к дружке еще плотнее. Подруги не знают, что за слова они говорят – любви, гнева или утешения. Он улетает, а она остается – или наоборот? Расстаются ли они навсегда? Или еще ничего не решили? Откуда им знать.
– Чуть не забыла, Королева дала это для тебя. Когда устроишься в красивом местечке, посади их и подумай о нас.
Карла берет пакетик с семенами бамбука.
– Берегите ее.
– Обязательно. Ну все… иди, – говорит Симона.
И целует ее в последний раз.
Джузеппина смотрит Карле прямо в глаза:
– Buon viaggio![1]
– Ага! Хоть одна сообразила мне этого пожелать! Grazie bella![2]
Розали крепко обнимает путешественницу:
– Не забывай нас.
Они всё глядят и глядят ей вслед – как смотрят все, кто провожает дорогого человека, улетающего на край света и надолго, словно надеются, что он передумает. Но этого никогда не происходит. Карла оборачивается, улыбается и исчезает.
Симона нажимает кнопки на своем телефоне. Она звонит той, что осталась дома, на пятом этаже.
– Все, она улетела с семенами бамбука, мы едем домой.
Они пересекают аэропорт, взявшись под руки, подлаживаясь под шаг Джузеппины, которая приволакивает больную ногу. Они уже забыли неразлучную парочку, не слышат, как скандалит какая-то женщина, не желающая доплачивать за перевес, проходят, не видя, мимо мамаш, прикорнувших на банкетках в зале ожидания, мимо детей, цепляющихся за их юбки, мимо взрослых, уткнувшихся в планшеты. Они молчат, но руки их сцеплены, как и мысли. Втроем они усаживаются на переднее сиденье фургона. Сзади не втиснуться – там столики, кресла, картины. Но даже будь фургон пуст, они сели бы вместе.
– А помните, как приехала Карла…
– С высокой прической и в красных очках.
– И с огромным чемоданом.
– Вы забыли Травиату, попугайчика!
– Какая драма!
– А Жан-Пьер-то выступал, такой гордый!
– Ам – и нету!
– Крик Карлы слышал весь квартал.
Они похоронили Травиату под гортензиями. Королева тогда еще выходила. Она сочинила для них хокку на свой манер и прочла его над цветами.
Улетает птица.Небо и облака.Свет весны.
Карла хотела немедленно уехать со своим огромным чемоданом и пустой клеткой. Розали сделала ей аюрведический массаж лба, а Симона испекла пирожки с яблоками – любимое лакомство Карлы. Она прожила с ними четыре года, а месяц назад сообщила, что уезжает в Индию и нашла кое-кого, кто поживет пока в ее квартире. Пусть не беспокоятся, это очень славная девушка.
– Ее зовут Жюльетта, нашу новенькую.
– Когда она въедет?
Джузеппина повышает голос:
– В этом доме так запросто не приживаются. Надеюсь, она не доставит нам хлопот.
Розали улыбается:
– Привыкнуть к счастью не каждому дано.
– А ведь это так легко, – подхватывает Симона. – Просто живешь в нашем доме. И все беды обходят тебя стороной.
– Разве что споткнешься на лестнице, – вставляет Джузеппина.
– Во всяком случае, ты надежно защищена от любовных горестей, – заключает Розали.
Все смеются.
– Притормози, красный!
Музыку выбирает Джузеппина. Они открывают окна и поют во все горло. Джузеппина знает слова наизусть, остальные подпевают: Lasciatemi cantare… con la chitarra in mano… Lasciatemi cantare… sono un Italiano…[3]
У Порт-де-Баньоле пробка, и они еле ползут. Спешить им некуда. Их не ждут ни дети, ни мужья. Только Жан-Пьер.
– Джузеппина, пригласила бы ты нас как-нибудь к себе на родину?
– Мммм, – мычит та.
– Мне так хочется увидеть Сиракузы.
– Мммм…
– Там жарко.
– Ладно, поедем. В моем фургоне. Уж как-нибудь постараюсь его освободить для такого случая.
Симона возбужденно ерзает:
– Подберем какого-нибудь автостопщика.
