– Оно нам надо? Даже если он будет красив как бог, думаешь, мы сможем его похитить и привезти домой?
– Я иногда забываю правила, – вздыхает Джузеппина.
– Потому что от мужчин я все равно защищена, у меня свой периметр безопасности.
– Как вы думаете, Королева поедет с нами на Сицилию? – спрашивает Розали.
– Ты же знаешь, она больше никуда от своих бамбуков. Даже на улицу не выйдет. Только когда вынесут ногами вперед.
Джузеппина паркует фургон у ограды дома. Три подруги выходят. Симона машет рукой соседу, который наблюдает за ними из-за занавески.
– Мсье Бартелеми на посту.
– Он-то нам не опасен, – уточняет Розали.
– Эй-эй, девочки! Остерегаться надо всех. От и до.
2
– Черт!
– Что случилось?
– Я чуть не споткнулась о ступеньку.
– Зажги свет…
– Пробовала уже.
В темноте лестничной клетки все трое тараторят наперебой:
– Третий раз за этот месяц вырубается.
– Это не на лестнице, это по всему дому.
– Почему вылетают пробки?
– Слишком много чокнутых в твиттере шарится.
– Ой, зря ты злишься на них, они-то тут при чем.
– Одной Королеве хоть бы что. О, слышите, Бах.
– Она запасливая, у нее есть батарейки.
– Мне не батарейки нужны, мне… воздуху… я задыхаюсь!
– Сядь… дыши глубже… животом…
– Надо бы держать фонарик на комоде в холле.
– …представь себе волну… накатила… отхлынула…
– Кто-нибудь звонил электричке?
– …вдох… волна накатила…
– Она в отпуске.
– …выдох… волна отхлынула…
– Другую еще поискать.
– Я даже не уверена, найдется ли вторая женщина-электрик во всем Париже.
Они толпятся на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Розали бормочет мантру. Джузеппина просит ее прекратить нести эту чушь. Симона думает, что надо бы рявкнуть погромче, чтобы все успокоились.
– ЖАН-ПЬЕР! Ты меня напугал!
– Жан-Пьер? А я думала, здесь живут одни женщины!
– Кто это сказал?
– Это из-за Карлиной двери.
– Это я, Жюльетта. Я приехала вчера вечером. А кто такой Жан-Пьер?
– Вчера вечером… так быстро! – ахает Джузеппина.
– Жан-Пьер – единственный мужчина в доме.
– Жаль только, что он не умеет менять пробки.
– Ему-то что, он видит в темноте.
– Жан-Пьер, иди сюда, мой хороший, им просто завидно, что ты спишь в моей постели.
– Кот никогда не заменит мужчину!
– Слушайте, новенькая, Карла вам рассказала про наши правила внутреннего распорядка?
– В общих чертах.
– У нас здесь строго. Ни мужей, ни любовников, ни водопроводчиков, ни электриков.
– Ни даже доставщиков пиццы.
– Никаких мужчин!
– Никаких мужчин? – переспрашивает, запинаясь, Жюльетта.
Джузеппина теряет терпение:
– Вы ведь все поняли. Ладно, что делать-то будем?
– Если авария в сети, значит, кино посмотреть не судьба, – откликается Розали.
– Опять придется коротать вечер за скраблом при свечах.
– Ладно, только не жульничай.
– Я не жульничала, я честно выиграла, сложила «zephyrs».
– Это слово считается за три!
– И как нарочно у тебя были z и y!
– «Надо случаю опрокинуть муравья на спину, чтобы он увидел небо». Восточная мудрость.
– Очень ты похожа на муравья!
– Пойдем к тебе, Джузеппина. К тебе ближе.
Они держатся за перила. Симона цепляется за руку Розали.
– Идем с нами, Жан-Пьер.
– Справитесь тут одна, Жюльетта?
Жюльетта остается сидеть на пятой ступеньке.
Никаких мужчин!
3
Частный дом. Королева – любительница Баха. Странная встреча с голосами без лиц. Жюльетта по-прежнему не знает, как выглядят остальные жилички. Свет так и не зажегся. Хозяйки удалились играть в скрабл, а она легла спать в кромешной темноте.
А ведь она ощутила такой покой, когда впервые свернула в этот тупичок. Выцветшие кирпичные фасады, увитые плющом и глициниями, садики и дворики в цветах, откуда только взялся такой зеленый уголок в ХХ округе. Спокойствие, разлитое в этом заповедном оазисе, где, казалось, само время замерло, заставило ее замедлить шаг, посмотреть на небо, послушать птиц. Когда она толкнула кованую калитку дома № 15, движение это показалось ей привычным. Ощущение дежа-вю, чего-то уже пережитого, возвращалось и в следующие дни. Она попала туда, куда надо. Здесь и только здесь она должна жить.
Откуда же эта уверенность, ведь ей предстоит провести здесь несколько месяцев, не больше? Может быть, из-за скамейки, на которой, похоже, любила посиживать пожилая пара. Старушка, совсем крошечная, еле передвигала ноги. Старичок, покрепче, поддерживал ее под локоть. Жюльетта заметила, что они тщательно обмахивают носовым платком скамью, прежде чем сесть. Так они и сидели, молчали. Иногда он поправлял прядку седых волос своей спутницы, бесконечно бережно…
А может, из-за гортензий, так рано нынче распустившихся. Она всегда любила гортензии, а в этом мощеном дворике росли огромные кусты, малиновые, лиловые, а чуть подальше переливчатые, цвета индиго – самые удивительные, что расцветают синими, а потом розовеют…
Или, может, из-за смешного чертика с острыми ушами, вырезанного на деревянной двери. Он показывал язык, и ей было смешно. Если присмотреться, чертик оказывался женского пола…
Может быть, из-за комода грушевого дерева в холле и китайской вазы опалового стекла с букетом кивающих лютиков.
А может быть, ощущение объяснялось не этими милыми мелочами, а донельзя романтической историей дома. Некий итальянец, потерявший голову от любви, подарил его нынешней владелице. А потом растворился в ночи.
Описав ей квартал, Карла просто добавила: «Твои будущие соседки славные женщины, все очень разные. Нас совокупляет только наш общий выбор: в нашей жизни нет мужчин, и нас это устраивает».
Выбор глагола Жюльетта оценила.
