Среди деревьев идти пешком оказалось совсем не трудно. По сути дела мы шли по тропе или узкой дороге, достаточно широкой для одного всадника и такой истоптанной, словно этой дорогой пользовались уже много лет. К счастью, мои ноги были теперь свободны от сапог, которые я должен был носить в течение многих лет, чтобы скрывать вид копыт от людей Долин. На самом деле я был даже рад возможности размять ноги. А запахи этого леса буквально опьяняли. Я сделал глубокий вдох и обнаружил, что наконец-то на душе становится легче и усталость куда-то пропала, впервые за то время, как я вошел в Пустыню.
Но что меня действительно поразило — так это тишина леса; единственными его звуками были топот лошадиных копыт; не чирикала ни единая птичка на ветках, не замечал я и каких-либо признаков жизни, следов — вообще никаких следов, даже — звериных. Зелень была чрезвычайно темной окраски, и еще никогда до этого я не видел деревьев со стволами такой толщины. Кора у них была черного цвета и в глубоких трещинах.
Дорога, по которой мы следовали, часто петляла, делая повороты, уклоняясь от встреч с этими стволами.
Сколько времени мы так двигались — не имею ни малейшего понятия. Мои два проводника сдерживали своих коней до скорости пешехода, в то время как вокруг нас царила тишина, а свет становился все более и более сумрачным. Дважды мы проходили мимо камней, вздымавшихся вертикально вверх, и это не были обычные выступы породы — столбы были высечены рукою человека.
Верхние их части несли на себе резьбу прямо-таки дьявольского искусства — я говорю дьявольского, потому что эти скульптуры, целиком высеченные из камня, нагоняли ужас на смотревшего. Одна из них представляла собой голову или, скорее, череп, с огромным клювом, настолько огромным, чтобы устрашить любого проходящего мимо. Клюв был чуть приоткрыт, как будто птица собиралась схватить любого неосторожного. И еще в ней было что-то от мордастой рептилии. Отверстия, оставленные для глаз, имели вкрапления, уходившие внутрь на такую глубину, что я не мог понять, есть ли там внутри драгоценные камни или нет (хотя каким образом здесь, куда совсем не проникал солнечный свет, могло что-нибудь сверкать, оставалось для меня загадкой). Знаю лишь, что эти красные провалы с безграничной свирепостью следили за мной.
Ни один из моих спутников даже не взглянул на этого смутно вырисовавшегося стража. Не обратили они внимания также и на второго. Вместо клюва и рыла рептилии второго увенчивала голова мертвеца, напоминавшая череп людей моей расы. Существо это внушало даже большее отвращение, выглядя так, словно подверглось длительному разрушению: полоски сгнившей кожи прочертили скулы и подбородок, от носа осталась только половина. Но глаза желтого цвета сохранились.
Я не издал ни звука, когда мы проходили мимо этих стражей, потому что решил, что не выкажу своим спутникам ни намека на то, что нахожу странным в этом лесу. И чтобы сохранить чувство собственного достоинства, я должен был под внешней невозмутимостью и выдержкой скрывать внутреннее беспокойство.
Миновав стража с черепом, мы сделали по крайней мере пять поворотов, когда Херрел наклонился вперед и взмахнул рукой таким жестом, как будто хотел расчистить проем двери от скрывающих его перевитых побегов растений, чтобы вновь выпустить нас на божий свет.
И дальше лес разбежался в стороны, словно войска, совершающие маневр на окружение, сходясь вдалеке, у самого горизонта, в новую непроходимую преграду. А прямо перед нами открылась полоска свободной земли шириной не больше любого виденною мною поместья в Долинах. Низкие каменные стены отделяли ухоженные поля от пастбищ, где паслись лошади той же породы, что и те, на которых скакали Херрел и его товарищ. Чуть дальше к западу что-то голубело — небольшой пруд или озеро. Рядом с водой стояло странного пила строение — первое за все время моего пребывания в Пустыне, которое не производило впечатления развалившегося и заброшенного.
Стены первого этажа были выложены из кирпича, а верхние составляли хорошо подогнанные бревна. И, что самое странное, было очевидно, что бревна эти не представляли собой мертвую или прокаленную древесину — на самом верху из них вырастали ветки с живыми листочками так, что казалось, что они образовывают крышу.
Прямо к этому строению и подходила дорога, по которой мы выехали из леса. Однако на открытой земле эта дорога стала намного шире. Теперь и четверо всадников могли бы скакать на ней в один ряд.
Следовавший за мной по тропе человек не понукал свою лошадь, и мы двигались вперед точно в том же порядке, как и прежде, под ветвями деревьев, однако Херрел чуть снизил скорость, чтобы позволить мне идти рядом с ним. И именно теперь, впервые после того, как мы покинули лагерь, он заговорил:
— Охотничий домик, — и указал на строение. Над любым домом в Долинах, который какой-нибудь лорд выбирал для проживания, в самой высшей его точке всегда развевалось знамя. Но здесь оно отсутствовало. По обе стороны от этого полужилого здания расходились вбитые в землю колья, примерно раза в два выше меня. И у каждого сверху колыхалась разноцветная ленточка. Чем ближе мы подходили, тем больше этих эмблем я узнавал. Там, где лорды Верхнего Халлака использовали в качестве геральдического знака либо каких-то поражающих воображение чудовищ либо предметы, указывающие на доблестные дела одного из предков, здесь пестрели весьма тщательно изображенные рисунки хорошо известных животных или птиц.
Боров, вставший на дыбы жеребец, орел, горная кошка — всего было знамен двадцать, и ни одно из них не повторяло другое. Однако, если забыть о моих сопровождающих, здесь не было видно никого, кроме четырех человек, одетых в полосатые штаны и сапоги и работавших на полях. И ни один из них не оторвался от своей работы, чтобы показать, что заметил наше продвижение.
Херрел повернулся в седле и бросил поводья. Его конь остановился, как вкопанный.
— Ожидай! — бросил он в мою сторону одно только слово, затем прошел под ветвями с листьями, укрывавшими это здание, и толкнул тяжелую дверь. И тут второй мой проводник — или же стражник — развернул своего коня и ускакал прочь. Даже не обернувшись назад.
Я принялся рассматривать этот странный замок, желая получше понять, кто же в нем может жить. С обеих сторон двери у самого пола имелись оконные рамы, и каждая из них была покрыта решетчатой конструкцией из веток, толщиной где-то в большой палец. Однако эту древесину предварительно обработали — она не имела ни листьев, ни сучьев.
Но вскоре мое внимание перешло на какое-то смутное движение среди располагавшихся наверху листьев, тем более странное, что отсутствовало даже малейшее дуновение ветерка. В листве то тут, то там промелькнули небольшие головки — два или три раза, и лишь на короткое мгновение — а затем они снова исчезали, прежде чем я успевал присмотреться к ним. Однако они не казались мне знакомыми животными или рептилиями, не были эти существа и птицами.
В памяти отложилось длинное, резко выдававшееся вперед рыло, с длинными клыками. А выше располагались глаза, блестящие, пытливые, понимающие… да, ПОНИМАЮЩИЕ.
Теперь почти вся покрытая зеленью стена передо мною буквально сотрясалась. Множество этих маленьких созданий, должно быть, собралось прямо над крышей. Все это мне напоминало сборы перед вторжением какого-нибудь непрошенного гостя после тревожного распоряжения, отданного этим стражам, часовым или кем они там являются.
